Итало Кальвино - Наши предки

Он кормился дикими плодами в лесах, бобовой похлебкой в монастырях, когда они попадались по дороге, морскими ежами на скалистых берегах. И вот, на песчаном берегу Бретани, ища ежей в приморской пещере, он замечает спящую женщину.

И та тоска, что погнала его по миру, – тоска по лугам в мягком бархате трав, тронутых низко стелющимся ветерком, по ясным и пасмурным дням, – наконец-то при виде опущенных ресниц, длинных и черных, при виде пухлых бледных щек, и всей нежности этого вольно раскинувшегося тела, и руки, покоящейся на полной груди, и мягких распустившихся волос, при виде губ, бедра, пальца ноги тоска эта стихает и уходит.

Склонившись, он рассматривал ее, когда Софрония открыла глаза.

– Вы не сделаете мне зла, – мягко сказала она. – Чего вы ищете среди этих пустынных скал?

– Я ищу того, чего мне всегда не хватало, а что это – я узнал только сейчас, когда вас увидел. Как вы попали сюда на берег?

– Я была монахиней, но по принуждению должна была стать женой одного поклонника Магомета, однако этого не случилось, потому что я была триста шестьдесят пятой и вмешательство христианского оружия привело меня сюда, причем, возвращаясь, я стала жертвой кораблекрушения, подобно тому как покинула эти берега, став жертвой набега свирепых пиратов.

– Понимаю. И вы здесь одна?

– Мой спаситель отправился в императорскую ставку, чтобы покончить там, как я поняла, с некоторыми формальностями.

– Мне бы хотелось предложить вам стать под защиту моего меча, но я боюсь, как бы чувство, загоревшееся во мне, едва я вас увидел, не претворилось в такие намерения, которые вы едва ли сочтете честными.

– О, не тревожьтесь, я столько всего видела! Хотя всякий раз, как доходит до дела, выскакивает мой спаситель, всегда один и тот же.

– Он и сегодня появится?

– Кто знает!

– Как вас зовут?

– Азира или сестра Пальмира. Смотря по тому где: в серале султана или в монастыре.

– Азира, мне кажется, я всегда вас любил... и уже терял с вами разум...

Карл Великий скакал к Бретонскому побережью.

– Посмотрим, посмотрим, Агилульф де Гвильдиверн, не волнуйтесь. Если вы говорите правду, если эта женщина еще девственна, как пятнадцать лет назад, то нечего и говорить, вы по праву были посвящены в рыцари, а тот юнец хотел нас надуть. Чтобы удостовериться, я прихватил в свиту повивальную бабку, которая знает толк во всем, что касается женщин, не то что мы, солдаты...

Старушка, которую погрузили на лошадь Гурдулу, стрекотала:

– Да уж конечно, ваше величество, все будет сделано как следует, даже если родится двойня.

Она была глуха и покуда не поняла, в чем дело.

Первыми в грот входят два офицера свиты с факелами. Выходят они в смущении.

– Ваше величество, девственница лежит в объятиях молодого солдата.

Любовников выволакивают пред лицо императора.

– Софрония, ты! – кричит Агилульф. Карл велит молодому воину поднять забрало.

– Турризмунд!

Турризмунд бросается к Софронии.

– Так ты Софрония? О, моя мать!

– Вы знаете этого юношу, Софрония? – спрашивает император.

Женщина склоняет бледное лицо.

– Если это Турризмунд, я сама его вырастила, – говорит она еле слышно.

Турризмунд вскакивает в седло, кричит:

– Больше вы меня не увидите, я совершил несказанный грех кровосмешения! – И пускает коня направо, к лесу.

Агилульф тоже пришпоривает коня прочь.

– Меня вы тоже не увидите! У меня нет больше имени! Прощайте! – Он углубляется в лес по левую руку.

Все исполнены смятения. Софрония закрывает лицо руками.

Справа слышится топот копыт. Турризмунд во весь опор мчится назад из лесу. Он кричит:

– Как так? Ведь она до недавнего часа была девственна! Как я сразу об этом не подумал? Она была девственница и не может быть мне матерью!

– Соблаговолите объяснить, – говорит Карл.

– В действительности Турризмунд мне не сын, а брат, единоутробный, – ответствует Софрония. – Шотландская королева, наша мать, когда отец уже больше года был на войне, произвела его на свет после случайной встречи... кажется, со Священным орденом рыцарей Грааля. Когда король известил о своем возвращении, эта коварная тварь (я поневоле должна отзываться так о своей матери) послала меня погулять с братиком, а сама велела завести нас в дебри и бросить. А для моего отца, который должен был вот-вот прибыть, она сплела чудовищный обман: сказала, будто я, тринадцатилетняя девочка, бежала, чтобы произвести на свет незаконного ребенка. Удерживаемая ложным почтением к родителям, я никогда не выдавала материнской тайны. Годы, что я прожила с младенцем братом в вересковых пустошах, были самыми счастливыми и свободными в моей жизни, особенно по сравнению с проведенными в монастыре, куда меня заточили герцоги Корнуэльские. До сегодняшнего утра я не знала мужчины, хоть дожила до тридцати трех лет, и первая же встреча, увы, оказалась кровосмесительной...