Итало Кальвино - Под солнцем ягуара

Неразборчивыми надписями на старинных каменных плитах с полуистершимися под наждаком песчаного ветра буквами тарабарского алфавита – такими вы предстанете, парфюмерные лавки, перед грядущим человеком без носа. Вы еще распахнете перед нами бесшумные стеклянные двери, смягчите толстыми коврами наши шаги, препроводите нас в лоно шкатулочных зал, обшитых полированным деревом; яркие, пышные, словно искусственные цветы, продавщицы и хозяйки еще прикоснутся к нам пухлой ручкой, вооруженной пульверизатором, или заденут подолом юбки, когда на самом верху стремянки приподымутся на цыпочки; но понапрасну: флаконы, склянки и пузырьки с остроконечными или приплюснутыми крышечками будут плести между шкафами невесомую паутину из аккордов, консонансов, диссонансов, контрапунктов, модуляций и прогрессий; наши глухие ноздри не узнают нот этой гаммы: мускусные ароматы они не отличат от кедровых, амбра и резеда, бергамот и росный ладан – навсегда умолкнут в безмятежной дреме плотно закупоренных флаконов. Позабудется алфавит обоняния, – а из его букв состояли вокабулы бесценного лексического запаса, – и запахи сделаются безымянными, безгласными, неузнаваемыми.

Совершенно иные колебания вызывал в душе великосветского франта хороший парфюмерный салон. Как в те времена, когда, повинуясь резко натянутым вожжам, моя карета замирала у модной вывески на Елисейских полях и я, слетая с подножки, вбегал в зеркальный коридор, на ходу бросая подоспевшим девушкам плащ, цилиндр, трость и перчатки. Навстречу мне на крыльях бесчисленных оборок порхала любезная мадам Одиль:

– О, Боже мой! Кого я вижу! Месье де Сен-Калист! Чем же могу я вам служить? Желаете новый одеколон? Или эссенцию бородача? Или помаду для усов? А может, лосьон для волос? Не хотите ли вернуть им естественный смоляной оттенок? Но может быть, – она веером вскидывала ресницы, и ее губы расплывались в заговорщицкой улыбке, – вы желаете продлить список парижских адресов, куда мои посыльные от вашего имени, еженедельно, без излишней огласки, доставляют подарки именитым и безвестным особам? Вы одержали новую победу? Скорее, скорее же откройте эту тайну преданной вам мадам Одиль!

Поскольку я молчал и в необыкновенном волнении лишь ломал руки, девушки мадам Одиль окружали меня своими заботами. Одна из них вынимала у меня из петлицы гардению: как бы ее слабое благоухание не помешало моему обонянию. Другая извлекала из нагрудного кармана шелковый платок: на него нанесут пробы ароматных жидкостей, предлагаемых мне на выбор. Третья спрыскивала жилетку розовой водой, чтобы хоть как-то нейтрализовать тяжелый сигарный дух. Четвертая мягкой кисточкой наносила мне на усы специальную помаду, чтобы все эти эссенции к ним не приставали и не тревожили нос.

Хозяйка между тем продолжала:

– Я догадалась! Месье страстно увлечен! Я давно подозревала! От меня ничего не утаишь! Это знатная особа? Или королева Comédie Française? [1]А может – «Варьете»? Или – о, Боже! – вы легкомысленно уступили чарам парижского полусвета? Ну да ладно, скажите лучше: к какому типу она относится? Одним идут цветочные ароматы, другим – фруктовые, третьим – пряные, четвертым – восточные... Как, по-вашему, mon chou? [2]

Тем временем одна из продавщиц, Мартин, щекотала мне за ушами смоченной в пачулях кисточкой (и одновременно толкала мне под мышку свою упругую грудь). Шарлотт совала под нос благоухающий акацией локоть (прежде таким же способом довелось ознакомиться с полной коллекцией запахов ее тела). Сидони капнула на мою ладонь маслом шиповника и теперь дула на нее, чтобы капелька поскорее высохла (за губами виднелись два ровненьких ряда зубов, их укусы мне были так знакомы). А еще одна, новенькая, раньше я не встречал ее у мадам Одиль (и, погруженный в свои мысли, лишь разок ущипнул – рассеянно и слегка), целилась в меня из пульверизатора, будто вызывала на любовную дуэль.

– Ах, что вы, мадам! Дело совсем не в этом! Клянусь вам! – выдохнул я наконец. – Мне не нужно подбирать духи для знакомой дамы. Даму-то я и ищу! И при этом не знаю о ней ничего! Ничего! Только запах!

Вот в таких ситуациях и проявляется лучшее, на что способен методический гений мадам Одиль. Только благодаря строжайшему порядку в мыслях можно управиться с сонмом неуловимых испарений.

– Пойдем методом исключения, – посерьезнела мадам Одиль. – Корицей пахло? А мускусом? А фиалкой? Может, миндалем?