Яльмар Сёдерберг - Серьёзная игра

— Нет, на это он никогда не пойдет, — отвечал лесничий Шернблум. — Скорей уж оставит парнишку у переплетчика!

Арвид сам отправился к пастору уладить дело. Тот был человек лет за сорок, крепкого сложенья, с лицом добродушным и умным. Жена была приветливая женщина лет тридцати, истощенная и бледная.

Арвид сказал:

— Отец настоятель. Я здесь родился и вырос и знаю, что приход тут обширный, но население разбросано и доходы скудны. Так что я легко могу оценить ваше человеколюбие. Но всегда и всеми считалось, что отец, по мере возможностей, должен заботиться о собственных детях. Так я поступал до сих пор, так постараюсь поступать и впредь.

— Анна, — крикнул пастор жене, — дай-ка нам немного коньяку и воды!

Они сидели на увитой плющом веранде.

— Да, — сказал пастор. — Я понимаю и уважаю ваше убеждение.

Они сошлись на сорока кронах в месяц. Арвид спросил, что пастор думает о состоянии нравственности в приходе.

— Все прекрасно. Последнее злодейское убийство записано в тысяча восемьсот двадцать третьем году. Последнее убийство вообще было в тысяча восемьсот девяносто шестом году, но и то, полагают, несчастный случай. Кражи случаются раз в четыре года, мелкие — немного чаще. Только любодеяние цветет пышным цветом в здешнем приходе, как и во всех других; что ж, так даже легче, крестины и свадьбу справляют заодно. Да что же это мы! К чему церемонии! Не такой уж я старик. Студент выпуска восемьдесят первого года. Ваше здоровье!

— Спасибо! Ваше здоровье!

Несколько дней спустя от Альмы Линдгрен пришел ответ.

«…Мой маленький Рагнар совсем меня позабудет. Но я не могу вмешиваться. Тебе и твоему отцу виднее. Устраивайте все, как знаете…»

В сентябре он вернулся в Стокгольм.

В первый же вечер по его приезде к нему пришла Дагмар и, не успев еще войти в дверь, разразилась неудержимым безутешным плачем.

— Деточка… Ну что с тобой?.. Что случилось? Она все рыдала, рыдала.

Наконец она успокоилась настолько, что уже могла говорить.

— Мачеха что-то прослышала про нас. И тут же насплетничала отцу. Не из низости, она не низкая, просто она не может без сплетен. Папа пришел в ярость, вызвал меня к себе. Сначала я думала отпереться, но мне сделалось так стыдно, так скверно, я почувствовала, что не могу… И я ему сказала.

— Что же ты ему сказала?

— Что мы тайно помолвлены.

Он молчал. Она молчала тоже.

— Да! — выговорила она наконец. — А что же, по-твоему, мне было сказать?

— О… о, конечно… Конечно, тебе больше нечего было сказать… Ну, и что же твой отец?

— Сначала он обозвал меня потаскухой, и как только не обзывал. А потом успокоился и сказал, что, если мы поженимся, он будет давать нам по две тысячи в год. О тебе он не сказал ни одного худого слова.

…Он стоял у окна, заложив руки за спину и уставясь в сентябрьские сумерки. «Тайно помолвлены». Одинокая звезда робко мигала на бледном осеннем вечереющем небе. Итак — он тайно помолвлен. Неожиданная новость…

Она обвила рукой его шею и шепнула ему в ухо:

— Неужели же тебе никак-никак невозможно жениться?

— Да, мне это кажется невозможно.

Она отпустила его шею. Оба молчали. Он все смотрел и смотрел в густеющую синь.

Вдруг он услышал у себя за спиной всхлипыванья. Она бросилась ничком на постель и рыдала, рыдала.

Он подошел к ней и взял ее лицо в ладони.

— Не плачь, — сказал он. — Ну, не плачь! Попытаемся сделать невозможное.

…И губы их слились в долгом поцелуе.

Два дня спустя Арвид Шернблум, облаченный в сюртук, звонил у дверей директора Ранделя.

Дагмар встретила его в передней. Его визита ждали.

В большой гостиной его приняла фру Хильма Рандель, вторая жена директора Якоба Ранделя.

Несколько лет назад у нее было другое имя и другой муж. Но как только директор Рандель овдовел, она тотчас потребовала у мужа развода и сделалась фру Рандель. Теперь ей было слегка за сорок, и ее округлые формы могли еще впечатлять. Ее видели на всех премьерах, с супругом и без оного, и почти на всех сколько-нибудь важных приемах, а раза два в печати даже отмечали достоинства ее туалета. То были счастливейшие минуты ее жизни.

Она была бездетна.

Фру Рандель одарила господина Шернблума нежной, материнской, и вместе слегка двусмысленной улыбкой.

— О, — сказала она, — Дагмар нас предупредила, что вы будете. Муж вас ждет в кабинете. Сюда, пожалуйте!

Она прошла вперед, указывая дорогу.

— Якоб! — крикнула она. — Я-а-коб!