Яльмар Сёдерберг - Серьёзная игра

В августе он поехал в Вермланд и две недели провел в родительском доме. Все там осталось, как прежде. Как прежде, крыльцо увивал хмель. Как прежде, вздыхал в листве старых берез ветер. Нигде не видал он таких больших, таких старых берез…

И отец был все такой же. Только чуть молчаливей, и голова чуть белее, чем шесть лет назад. Беседа отца и сына протекала в виде кратких интервью — обрывистых вопросов старика и несколько более развернутых ответов.

— Мальчик хорошо растет?

— Да, смышленый и забавный. Переплетчик с женой на него не надышатся.

— А мать?

— Она служит, и у нее не часто выпадает время его повидать. Мне-то приходится бывать в Сундбюберге — я переплетаю у переплетчика книги.

— А как он тебя зовет? Я про мальчика?

— Последнее время называет папой. Раньше он папой звал переплетчика, а меня дядей.

— Гм. Сколько ему, стало быть? Четыре? Скоро надо уж будет определить его в другую семью, чтоб была под стать семье его отца. Я бы и сам его взял; воздух тут здоровый, для ребенка полезный; да стар я уже, скоро помру. И Сара, боюсь, мало что смыслит в детях. Своего-то она вырастила, но ведь когда? Пятьдесят лет назад… Сара, экономка, принесла стаканы с пуншем.

— Твое здоровье, отец.

— Твое здоровье, Арвид. И после паузы:

— Как же это все получилось?

— Я был влюблен, — ответил Арвид. — Но вовсе не в нее. Я был влюблен в девушку, на которой не мог жениться, потому что не мог ее обеспечить. Она пошла замуж за человека состоятельного и, разумеется, совершенно права. А в одном со мной доме жила премиленькая девушка, и она служила в магазине мужского платья на Кунгсбакене. Я кое-что там покупал, несколько раз приходил, когда лавку уже запирали, и провожал ее до дверей. И мы целовались на лестнице. И вот в тот вечер, когда та, кого я любил, справляла свадьбу, я тоже решил справить свадьбу. Да так и сделал.

— Гм. Странная у вас, у нынешних, мораль. Впрочем, мораль и всегда-то была странной.

— Но к чести ее должен сказать, — продолжал Арвид, — что она всегда понимала, насколько это для меня случайно и несерьезно. У нее был «жених», которого она любила, видно, так же пылко, как я любил ее, а то и меньше… Но ведь женщина, как и мужчина, может уступить порыву, не подпадающему ни под какие законы благонравия, не умещающемуся ни в какие рамки морали.

— Да, поди ж ты, — говорил старик, — где-то уже я это слыхал…

Немного помолчали.

— Ну, а насчет свадьбы она не заговаривала?

— Никогда. Она все приняла как несчастный случай. И когда я — не без посторонней поддержки, ты знаешь, отец! — помог ей из этого несчастного случая выбраться, все встало на свои места. Она живет сама по себе и не ищет со мной свиданий. «Жених» ее, которого я в глаза не видел и который тотчас, как запахло жареным, убрался со старого пепелища, был, я думаю, существо презаурядное. А я показался ей принцем, приключением — кто знает? Кто знает, как переворачивается жизнь в мечтах и снах бедной, простенькой продавщицы? Она никогда ни под каким предлогом не ищет моего общества.

— Но ты с ней видишься?

— Очень изредка. Однажды мы столкнулись в Сундбюберге. Она просила меня не заходить в магазин, где теперь служит. Говорит, что хочет «все забыть». Но к Рождеству я исправно посылаю ей подарки.

— Хотелось бы мне взглянуть на твоего мальчишку, — сказал старик. — И вот что я надумал. У нас теперь новый пастор, ты уж слышал. Юнгберг его имя. Он уже шесть лет, как женат, а детей у них нет. Может, он взял бы мальчишку за те же деньги, что и переплетчик; а запросит больше, так я помогу. Я прошлый год заплатил все долги, теперь мне хватает, да еще и остается. Правда, ты ведь вольнодумец и, верно, не захочешь отдать сына в пасторский дом?

— Ну, если только он славный малый, все остальное не беда. Я думаю, ребенку полезно то воспитание, какое принято в данное время и в данной стране. Чем обычней, тем лучше. Не следует, полагаю, с детства навязывать человеку свой образ мыслей. Это часто вызывает только противодействие. Пусть сам разберется в путанице, как придет время… Но что он такое, этот пастор?

— Очень славный, и не скажешь, что из духовных, человек как все. А жена слабенькая и тихая, но, видно, женщина добрая.

— Ладно. Надо обдумать. Но тут вот еще что. Когда ребенок незаконный, все решает мать. Отец только платит. Значит, как она скажет, так тому и быть.

— Тогда ты напиши ей и спроси.

Арвид написал обо всем Альме Линдгрен, спрашивая ее решения.

Тем временем старик переговорил с пастором Юнгбергом и его женой. Они брались воспитывать ребенка, но только как своего собственного и без всякой платы.