Сомерсет Моэм - Пироги и пиво, или Скелет в шкафу

– Я хочу снять оттиски с нескольких бронзовых надгробий здесь поблизости, – сказал он.

– Потерпите, я вам покажу, – пообещал он. – Как вы думаете, под силу вам будет завтра проехать четырнадцать миль – семь туда и семь обратно?

– Конечно.

– Я захвачу для вас бумаги и воску, и вы сами сможете снять оттиски. Только попросите разрешения у дяди.

– Это вовсе не обязательно.

– Все-таки лучше попросите.

Миссис Дриффилд бросила на меня этот свой особенный взгляд, озорной и в то же время дружеский, и я покраснел. Я знал, что если спрошусь у дяди, то он скажет «нет», лучше уж ничего ему не говорить. Но как только мы двинулись дальше, я увидел, что навстречу едет в двуколке доктор. Когда он проезжал мимо, я глядел прямо перед собой в тщетной надежде, что, если я на него не посмотрю, он меня не заметит. Мне было не по себе. Если он меня видел, об этом быстро станет известно дяде или тете, и я размышлял, не будет ли безопаснее самому раскрыть секрет, который все равно больше хранить не удастся. Прощаясь со мной у наших ворот (мне пришлось вместе с ними доехать до самого дома), Дриффилд сказал, что, если мне можно будет завтра кататься с ними, лучше всего зайти к ним как можно раньше.

– Вы знаете, где мы живем? Рядом с церковью конгрегационалистов. Дом называется Лайм-коттедж.

За обедом я только и ждал повода невзначай сообщить, что случайно повстречал Дриффилда; но в Блэкстебле слухи распространяются быстрее.

– С кем это ты катался утром? – спросила тетя. – Мы встретили в городе доктора Энсти, и он сказал, что видел тебя.

– Это Дриффилды, – ответил я небрежно. – Знаете, тот писатель. Мистер Гэллоуэй их знает.

– Они очень дурные люди, – сказал дядя. – Я не желаю, чтобы ты с ними общался.

– А почему? – спросил я.

– Я не собираюсь тебе объяснять. Достаточно того, что я этого не желаю.

– Как тебя угораздило с ними познакомиться? – спросила тетя.

– Просто я катался, и они катались, и предложили мне проехаться с ними, – приврал я.

– Какая навязчивость, – сказал дядя.

Я надулся. Тут подали сладкое, и, хотя это был мой любимый пирог с малиной, я, чтобы показать, как я обижен, отказался от своей порции. Тетя спросила, не заболел ли я.

– Нет, – ответил я как только мог надменно, – я чувствую себя хорошо.

– Ну съешь кусочек, – сказала тетя.

– Я не голоден.

– Ну, ради меня!

– Не хочет – не надо, – возразил дядя.

– Ну, разве что маленький кусочек, – сказал я.

Тетя положила мне изрядный ломоть пирога, и я съел его с видом человека, который из чувства долга делает что-то крайне ему неприятное. Пирог был очень вкусный. Песочное тесто, которое делала Мэри-Энн, так и таяло во рту. Но когда тетя спросила меня, не осилю ли я еще кусочек, я с холодным достоинством отказался. Она не настаивала. Дядя произнес благодарственную молитву, и я, по-прежнему в оскорбленных чувствах, пошел в гостиную.

Но как только прислуга, по моим расчетам, кончила обедать, я пришел на кухню. Эмили чистила серебро, а Мэри-Энн мыла посуду.

– Послушай, чем плохи эти Дриффилды? – спросил я ее.

Мэри-Энн работала у нас с восемнадцати лет. Она купала меня еще маленького, давала мне порошки в сливовом джеме, когда это было нужно, собирала меня в школу, нянчила, когда я болел, читала мне, когда я скучал, и ругала, когда я шалил. Горничная Эмили была молода и легкомысленна, и, как говорила Мэри-Энн, неизвестно, что стало бы со мной, если бы ухаживать за мной поручили Эмили. Мэри-Энн родилась в Блэкстебле. За всю жизнь она ни разу не была в Лондоне, да и в Теркенбери, по-моему, бывала не больше трех-четырех раз. Она никогда не болела. Она никогда не брала выходных. Платили ей двенадцать фунтов в год. Раз в неделю она уходила вечером в город повидаться с матерью, которая на нас стирала, да по воскресеньям ходила в церковь. Тем не менее Мэри-Энн знала все, что происходит в Блэкстебле. Она знала всех: кто на ком женился, от чего умер чей отец, и сколько у кого детей, и как их зовут.

Когда я задал Мэри-Энн свой вопрос, она с плеском швырнула в раковину мокрую тряпку.

– Правильно сделал твой дядя, – сказала она. – На его месте я тоже не пустила бы тебя с ними, будь ты моим племянником. Подумать только – предложили тебе с ними кататься! Вот уж действительно есть такие люди, от которых всего можно ожидать.