Владислав Реймонт - Брожение

В столовой, большой комнате с двумя венецианскими окнами с видом на сад, обставленной резными дубовыми буфетами, лежали горы лука, а на столах с великолепными мозаичными столешницами краснели выставленные на солнце помидоры. Широкие стеклянные двери вели на террасу, окруженную кованой железной решеткой из больших лилий; с террасы спускались к лужайке каменные ступеньки; старуха поглядела на красные отцветающие георгины, на желтые ноготки, на бледные, дикие, возрождавшиеся с каждой весной мальвы, на подступающее к самой террасе озеро со всеми его островками, на реку, к которой, изгибаясь, уходило озеро, на парк с вековыми деревьями, искусственными холмами, гротами, облупленными статуями, на обсаженные подстриженными грабами аллеи. Перевернув часть покрасневших с одного боку помидоров, старуха пошла наверх, к сыну. Комнаты Анджея содержались опрятно; чистые занавески, крепкая мебель, но сразу становилось ясно, что тут только спят, а не живут, не думают; от строго расставленной мебели веяло холодом. На длинном письменном столе валялись бумаги, рисунки, приходо-расходные книги, банки с образцами искусственных удобрений и почвы, реторты. Старуха старательно стерла всюду пыль, поправила постель и долго оглядывала со всех сторон письмо Янки. С любопытством всматривалась она в буквы, с тем особенном уважением, с каким смотрят на печатный текст крестьяне; сама она не умела ни писать, ни разбирать написанного, с трудом читала только молитвенник. Она положила на письменный стол письмо, нежно погладила его, словно погладила Янку, и, радостно улыбнувшись, отправилась обратно во флигель. Она взяла перья и отнесла их в свою комнату, выходившую окнами во двор и в огород. Приоткрыв немного дверь, чтобы слышать, что делается на кухне, старуха мелкими шажками принялась расхаживать по расстеленному через всю комнату самодельному половику с поперечными белыми, зелеными и красными полосами. Пол в комнате был из простых тесаных сосновых досок почти сверкающей белизны, а стены с голубым карнизом выбелены известью. На стенах висели в три ряда иконы в великолепных золотых рамах, а над огромной, принесенной из усадьбы кроватью с пышной периной и горой подушек в белых наволочках, за тюлевой занавеской виднелся образ божьей матери, окруженный несколькими десятками маленьких образков. В углу, на старинном, выложенном бронзой комоде стояли два огромных букета желтых и красных бумажных роз в надтреснутых вазонах, а между ними простое распятие, увешанное четками; над комодом до самого потолка висели маленькие образа, окружавшие большое из слоновой кости распятие. Перед ним светилась голубая лампада на почерневшей цепочке.

— Ануся! — крикнула старуха в кухню. — Приготовь-ка для старшего пана полдник. «Настоящая пани, вельможная пани», — думала она, улыбаясь при мысли о Янке. Старуха послюнила пальцы и, пригладив рукой волосы, надела клетчатый платок, взяла палку, заглянула в соседнюю комнату и поплелась затем на кухню. Она сама нарезала хлеб для прислуги и, взяв приготовленный для мужа полдник, вышла во двор. Прежде всего она заглянула в псарню, где сейчас устроили хлев.

— Магда, как ты поросят кормишь, а? Половина картошки на земле, а не в корыте.

— Это свинья расковыряла рылом. Вон смотрите, как она ковыряет.

— Свинья! Видала я, как ты, мерзавка, кормишь свиней, не раз видала! — закричала визгливо старуха и принялась руками собирать с земли гнилой картофель и бросать обратно в корыто. — Вот скажу пану помещику — огреет тебя так дубиной, что сразу поймешь, куда надо, а куда не надо бросать картошку. Ишь бездельники, шельмы, — не унималась она. — Бартек, а ну-ка снеси это старшему пану, живо!

Бартек с полдником исчез за углом, а старуха отправилась дальше. На дворе было тихо, только утки возились около навозных куч да куры разгребали мусор и солому у овина. Посаженные на цепь у конюшни огромные лохматые рыжие псы, похожие на волков, рвались к хозяйке и радостно скулили; старуха погладила каждого и пошла к жеребятам, запертым в отдельные загородки конюшни.

Она похлопала их по бокам, по голове, поласкала, заглянула в кормушки и, увидев конюха на другом конце конюшни, крикнула:

— Михал, у жеребят нет сена. Чего смотришь, бездельник! — погрозила старуха палкой парню, а сама отправилась на дальний конец запущенного фруктового сада, куда более десятка батрачек возило картофель, ссыпая его в бурты. Она шла мимо старых, обросших мохом фруктовых деревьев, под которыми стояли закутанные соломой ульи.