Халлдор Лакснесс - Атомная база

— Когда летом на Севере я услышала их клятвы, я сразу почувствовала, откуда ветер дует. Теперь меня так просто вокруг пальца не обведешь. И раз уж мне посчастливилось встретить знакомого, я хочу спросить тебя еще вот о чем: что нового в «Северной торговой компании»?

— Ты и этого не знаешь?

— Я ничего не знаю.

— И даже не знаешь, что он попал туда?

— Кто попал? Куда?

— Если ты ничего не слышала, то уж и не знаю, стоит ли тебе рассказывать.

— Туда? Куда туда?

— На Скоулавэрдустиг.

— В тюрьму?

— Когда говорят туда, это значит: туда, куда попадают мелкие преступники. Но пройдет время, и, я думаю, все уладится. Он зашел так далеко, что купил «кадиллак» у Кусачек — своего земляка. В сущности, его постигла неудача только в одном — как раз в том, о чем и его и нас всегда предупреждал органист: если ты собираешься совершить преступление, раздобудь сначала себе миллионера. Иначе ты будешь смешон и попадешь в тюрьму.

— А компания?

— Ее никогда и не было. И товаров тоже не было. Правда, он и не утверждал, что товары есть. Он только говорил: товары скоро будут. И продавал, продавал все, что только можно, и получал деньги. А когда он набрал полные руки денег и хотел ввезти товары для своих покупателей, «Снорри-Эдда» лишила его права на получение валюты! Правительство, которое является одним из предприятий «Снорри-Эдда» — этой жульнической компании, — решило доконать мелких молодых торговцев…

— Не могу понять, почему у меня так дрожат ноги. — Я взяла его под руку. По правде сказать, мне стало дурно, в глазах потемнело, и я чуть не потеряла сознание. Я попросила его на минуту остановиться и закрыла рукой глаза.

— Мне не следовало болтать об этом.

— Ничего. Я просто устала с дороги.

И мы направились по улице, затем переулками к дому органиста. Наконец я пришла в себя и проговорила:

— Раз уж продали нашу страну и наш народ, все остальное не так важно.

— Посмотрим, как поживает наш органист, — сказал развязный полицейский.

Конечно, этот счастливый человек был в хорошем настроении. Он ухаживал за цветами, рукава его были засучены по локоть, руки в земле. Он сажал розы, разрыхлял землю, обрывал сухие листья, вырывал сорняки, готовил цветы к зиме. Некоторые растения, даже розы, еще цвели. Но, оглядевшись, можно было заметить, что в доме стало еще более пусто, чем раньше: старая фисгармония и картина на стене исчезли. Кроме цветов да треногого дивана, на котором так неудобно сидеть, в комнате почти ничего не было.

— Здравствуйте, — весело и радушно, как в прежние дни, сказал органист, продолжая заниматься своим любимым делом. Одно его присутствие действовало успокаивающе. — Добро пожаловать!

Он стряхнул с себя землю и протянул мне теплую руку, потом поцеловал меня и повторил:

— Добро пожаловать к нам на Юг. — Он наговорил мне комплиментов, посмеялся надо мной и наконец пригласил к столу.

— Садитесь, пожалуйста, кофе сейчас будет готов.

Мы приспособили мой деревянный сундук вместо недостающей ножки дивана и сели. Органист смеялся и над тем, что мы сидим на таком плохом диване, и над собой — его владельцем.

— А где Клеопатра? — спросила я.

— Клеопатра уехала после смерти моей матери. Она, наверно, боялась из-за меня испортить свою репутацию. Клеопатра ведь всегда была немного мелкобуржуазна, но она великая женщина. Наполеон тоже был великий человек.

— Разве Наполеон великий? — спросил развязный полицейский.

— Подумать только, о чем ты рассуждаешь! Ты невыносимо серьезен, мой друг, — сказал органист.

— А как же иначе? — отозвался развязный полицейский. — Народ молчит. Мы с Углой только что говорили: народ слишком наивен, чтобы верить тому, что произошло. Простой народ не в состоянии этого понять. А ведь мы семьсот лет боролись за независимость!

— Не будет ли нескромным спросить, что ты имеешь в виду, мой друг?

— Что продали страну и выкопали кости. Что же еще?

— В чем дело, дети? Неужели вы не хотите иметь героев?

— Героев? Конечно. Только герои и могли продать страну, — насмешливо проговорил развязный полицейский.

— Если человек для достижения своей цели ставит на карту все, рискуя даже своей репутацией в случае поражения, то кого же еще называть героем, если не его?

— Но тогда, значит, и Квислинг герой, — возразил развязный полицейский. — Ведь он с самого начала знал, что его повесят и что норвежцы будут проклинать его и мертвого.