Конрад Эйкен: Поклонись, Исаак!

Я протянул ему палку, которую все время виновато держал в руке, и затрясся, думая, что сейчас он начнет меня ей бить. Но он отошел, прогнулся назад, чуть не коснувшись палкой земли, все время улыбаясь с полузакрытыми глазами (и я впервые заметил, какие у него густые и седые брови), а потом размахнувшись длинной рукой, как плетью, зашвырнул палку на самый верх дерева, где она с шумом врезалась в гущу орехов. Шишковатые шары посыпались тяжелым градом на траву и за ними помедленнее, задевая ветки и скользя по ворохам податливых листьев, свалилась палка. Старый Исаак был в восторге.

— Хорошо попал! — прохрипел он с одышкой. — Сколько уже лет я так не размахивался.

— Да, сэр.

— Теперь набирай полную шапку, иди домой, порежь эти орехи на половинки и смажь сыром. Получится Адам с Евой на плоту.

— Да, сэр.

— И больше не приходи сюда, как вор! Если захочешь набрать моих каштанов, подойди и попроси.

Не успел я и слова вымолвить, как он повернулся и, тяжело ступая, спустился с холма. На нем были те же рыжие сапоги, а грива седых волос сверкала на солнце. Я все смотрел на него, пока он не зашел на скотный двор, а затем в хлев, потом появился оттуда и пошел, спотыкаясь, к дому.

Тетушке Джулии и тетушке Дженни я ничего не рассказал.

Через два года я снова оказался на Ведьминых Вязах и обнаружил там разительные перемены. Во–первых, Джим встретил меня на станции в новом шикарном туристском форде. Я глазам своим не поверил: неужели мои тетушки решили зажить новой жизнью? По правде говоря, в этом году я чувствовал себя повзрослевшим и выше их, и согласился ехать в Хэкли Фоллс с некоторым неудовольствием. Как мне представляется сейчас, этот ход с фордом был со стороны тетушек Дженни Джулии весьма тонким и предусмотрительным: очень возможно, не без подсказки моего отца. Во всяком случае, при виде форда я сразу воспрянул духом: значит, лето будет не таким уж скверным. Я еще больше оживился, когда Джим сказал, что научит меня водить машину, и я стану их семейным шофером. Это дошло до меня чуть позднее, когда я увидел, что для самого Джима машина была явной обузой, и он очень тосковал по лошадям и повозке. Еще он, как я заметил с большим удивлением, отказался от старого заслуженного котелка, сменив его на твидовую кепку, в которой выглядел страшно глупо. Это тоже, как мне кажется, было уступкой современности.

— Ну, Джим, — спросил я, — расскажи, что здесь нового? Тетушки в порядке?

— Да, мистер Билли, все в полном порядке. Очень прекрасно прожили эту зиму, только мисс Дженни подагра малость беспокоила. Но с теплой погодой она совсем встанет на ноги.

— А капитан Фиппен?

— Ну, он как всегда.

— Подсматривает, наверно, в свою подзорную трубу?

— А как же, это для него как в кино пойти. Ничего не упустит.

Джим правил медленно, но наконец мы добрались до пешеходного мостика, который вел к ферме Вилларда, и я оглянулся на вконец обветшавший дом. Листы крыши покоробились и поржавели, сорванная ветром лоза свисала с конька крыши почти до земли, провалившееся крыльцо коровника так и валялось. Прочее было таким, как запомнилось мне раньше: все окна, кроме одного, наглухо забиты, но коров за домом уже не было.

— А где коровы? — спросил я.

— Ты разве не слышал?

— О чем?

— Как о чем? Старикана, этого Исаака, хватил удар.

— Хватил удар? Он что, умер?

— Нет, не умер, не было ему такого счастья, только отнялось все ниже пояса.

— Вот те на! Когда же это случилось?

— Полтора года назад. Люди говорят, что его Бог покарал. Он колотил Лидию, когда его скрутило.

— Вот еще!

— Ага! Провалялся без памяти, как пес, две недели, думали, совсем уже загнется. Но выкарабкался. Такой ото всюду выберется! Читает свою Библию в кресле–каталке. Теперь получает от своих баб, все что ему причитается!

— Ты о чем, Джим?

— Думаю, теперь они надают ему тумаков. Ну, так парнишка Хэл Грин рассказывает. Говорил, что когда зашел туда один раз, этот старикан орал во всю глотку. Пусть получает! Такому и ада мало, сучье отродье.

Больше я от Джима ничего не узнал, но через неделю, торжествующе в первый раз одолев на Форде подъем к дому капитана Фиппена, я ощутил в сложившейся ситуации нечто мрачное и тревожное. Капитан Фиппен, к моему удивлению, отнесся к этому событию совершенно серьезно.

— Знаешь, что я думаю, — сказал он.

— Что?

— Я думаю, это вороньё его прикончит. Вот что я думаю. Прикончат они его, и все.

— Почему?

— Потому что кусачие, как клопы. Думаю, что всех их давно надо было отправить за решетку. Боже ты мой правый! Только вспомнить, что этот старый бес с ними творил! Нет, нельзя их винить… Старикан мне определенно не нравится, но эти ведьмы не лучше. Все равно, меня дрожь берет как подумаешь о нем в кресле–каталке с Библией, а вокруг эти гарпии, у которых руки чешутся его придушить!.. А тебя?