Конрад Эйкен - Странный лунный свет

Конрад АЙКЕН

Перевёл с английского Самуил ЧЕРФАС

Conrad Aiken. «Strange Moonlight »

Из сборника Collected Stories of Conrad Aiken»

New York, 1960

СТРАННЫЙ ЛУННЫЙ СВЕТ

I

Эта неделя оказалась ошеломительной и необъятной. Её отголоски ещё не уснули, и от малейшего движения, даже от мысли взрывалась их мощная симфония, будто порыв ветра пробегал по лесу колокольчиков. Началось с того, что он тайком вытащил из маминого книжного шкафа томик рассказов По и провёл безумную ночь в аду. Он спускался всё ниже и ниже, а вокруг что‑то тяжко грохало, кольца сухого пламени лизали небесный свод, а рядом с ним шёл странный спутник с неуловимыми, как у Протея, чертами и что‑то говорил. Большей частью, спутник являлся лишь голосом и огромным изломанным чёрным крылом, мягко ниспадающим, как у летучей мыши; на крыле видны были жилки. Голос спутника был удивительно нежен, и если казался таинственным, то лишь от его собственной глупости. Голос был спокоен и убедителен, как у отца, объяснявшего задачу по математике. И хотя была в нём упорядоченность и логичность, ощущалась неизбежность приближения к огромному и прекрасному, а, может быть, ужасному выводу, характер и смысл которого всё время ускользали. Будто он, как всегда, чуть–чуть опаздывал, а когда, наконец, приблизился к чёрной стене города в преисподней и увидел арку ворот, голос подсказал, что если он поторопится, то за аркой откроется волшебная долина. Он поторопился, но тщетно. Он достиг ворот, и на мгновение показались широкие зелёные поля и деревья, голубая лента воды и яркий отблеск света на неясном дальнем предмете. Но тогда, прежде чем он успел увидеть что‑то ещё - а всё в этой волшебной стране, казалось, вело к единственному ослепительному решению - вдруг обрушился адский ливень и всё смыл в клубах огня и дыма. Голос зазвучал насмешливо. Он опять потерпел неудачу и чуть не расплакался.

И утром ему всё ещё казалось, что если представится случай, опять может явиться это видение. Оно всегда ждало где‑то рядом: за углом, на верху лестницы, на следующей странице. Но всегда что‑то мешало. День, когда в школе вручали награды, обрушился на него, как буря: зловеще тихое собрание всей школы в большом зале, наэлектризованный ожиданием воздух и торжественные речи наполнили его острым

сом. В этом было нечто непознаваемое и грозное. С первой и до последней минуты его не отпускало особенное чувство физической опасности, и то в одном, то в другом месте длинных невнятных речей вдруг появлялось слово с глазами и смотрело на него в упор. Предчувствие не обмануло: неожиданно вызвали его и он нетвёрдо подошёл под аплодисменты к учительскому столу, получил чёрную картонную коробочку, а потом трусливо съёжился на стуле, и кровь стучала в висках, как гонг. Когда церемония закончилась, он бегом бросился из школы и остановился уже в парке. Только там, среди надгробий (парк когда‑то был кладбищем) и дикого винограда, он сел на траву, открыл коробочку и ахнул в изумлении: на синей сатиновой подушечке лежала золотая медаль, и на ней прямо по золоту было выгравировано его имя - он даже потрогал бороздки ногтем. Случившееся не укладывалось в голове. Он отложил коробочку в сторону на траву, вытянулся, упёрся подбородком о руку и стал пристально рассматривать сперва надгробие, а потом эту золотую вещицу, будто пытаясь уловить между ними связь. Птички, надгробия, дикий виноград и золотая медаль. Удивительно. Он отстегнул булавку медали от подушечки, спрятал коробочку в карман и пошёл к дому, зажав крохотный, живой, блестящий предмет как пчёлку: большим и указательным пальцем. Об этом нельзя рассказать ни матери, ни отцу. Может быть, только Мери и Джону… К несчастью, входя в дверь, он столкнулся с отцом и на день погрузился в бессмысленную славу. Он чувствовал себя пристыженным и засунул медаль в ящик стола, строго запретив Мери и Джону смотреть на неё. Всё равно, мысли о медали были утомительно назойливы, а её присутствие неотступно жгло. От неё нельзя было избавиться, даже усевшись под персиковым деревом и выстругивая лодочку.

II.

Самое странное, как невероятно сошлись события этой недели, будто были кусками одной фигуры. Отовсюду выглядывал намёк на загадку и её блестящее решение. Во вторник утром, когда шёл ливень, а он с Мери и Джоном проводили грандиозную военную операцию в гостиной, задействовав в ней сотни бумажных солдатиков, палаток, пушек, крейсеров и фортов, вдруг в высокое открытое окно влетел с дождя щегол, несколько раз яростно стукнулся в стекло, стал носиться взад и вперёд над их головами, нашёл, наконец, выход и вылетел наружу. Птичка села на персиковое дерево, посидела минуту, а потом упорхнула и скрылась за флигелем. Её воспарения и падения под дождём были прекрасны, как та картина в адском городе, как медаль на траве. Он почувствовал, что не может больше вести Битву при Геттисберге, и предоставил завершить её Мери и Джону, между которыми тут же начались распри. Надо было бежать. Он пошёл в свою комнату и стал думать о Каролине Ли.