Конрад Эйкен - Пух чертополоха

Мы послали им свадебный подарок и отправились в Давос. На этой части своей жизни с ее трагическим исходом я здесь останавливаться не стану: к истории Каролины это не имеет никакого отношения. Скажу лишь, что я вернулся в Америку через год, один. На этот раз я встретил Каролину совершенно случайно, и опять в холле «Бельмонта», где я остановился.

Выглядела она ужасно — в самом буквальном смысле: лицо стало безобразно белым, если не считать наведенных пятен румян. На ней было много поношенного тряпья, и держала она себя во время нашего минутного разговора с какой‑то настороженной опаской: всё время опускала глаза или отводила их, прерывая фразы коротким смехом, неискренним и, кажется, истеричным. Я спросил о Майкле. А, он потерял свое место на флоте, теперь они перебрались в пансион на Четырнадцатой стрит, пока туговато. Я спросил, не смогу ли навестить их перед отъездом в Нью–Хейвен, и сперва она ответила уклончиво, а затем, с очевидной неохотой, пригласила меня заглянуть после обеда. Только перед самым расставанием вспыхнула в ней прежняя Каролина: иначе я мог бы с полным основанием считать, что разговаривал с незнакомкой.

— Ну, это был твой лучший фокус, старый лис! — вдруг выпалила она. — Здесь ты самого себя превзошел.

— Прости, о чем ты?

— А что ты, гусак, выдал меня за Майкла!

— Я тебя выдал?..

— Да, да — это ты меня выдал, только в другом смысле! — она развернулась и быстро пошла прочь.

А потом был тот вечер — но чем меньше о нем рассказывать, тем лучше. Я скоро понял, почему Каролина не хотела моего визита. Пансионат был неописуемо запущен: темный, вонючий, грязный, с перилами без стоек, в общем, то, что показывают в кино о трущобах. А комнатка в конце дома, куда меня направили, была удручающе убогой. Открыла мне Каролина: при слабом газовом свете и в своем прежнем, (я еще помнил его), несколько поношенном, но идущем ей платье, она выглядела лучше. Неопределенным жестом и улыбкой она показала мне на диван, где спал Майкл — Майкл hors de combat **, — сказала она. — Ищет каждый день работу.

— Прости, может быть, я не вовремя?

— Ничего, садись.

Мы присели, но как‑то не о чем было говорить. С неловкостью я понял, что Майкл не столько спал, сколько был пьян. Он приоткрыл глаза и в упор посмотрел на меня:

— А, привет! — сказал он. — Рад тебя видеть. Поговори с Карри… Не обращай на меня внимания: сегодня я немного принял…Ничего, просплюсь. Рад тебя видеть.

На этом участие Майкла в разговоре закончилось: он действительно заснул с храпом, а мы с Каролиной делали вид (с большой неловкостью при таких обстоятельствах), что продолжаем беседовать. Она рассказала, что какое‑то время жила в Чикаго и сейчас подумывает туда вернуться. Еще они жили в Буффало, Бостоне и Перт Амбой. Почему вдруг Перт Амбой — этого я так и не узнал. Была масса приключений — она засмеялась и скосила на меня глаза, чтобы не оставалось сомнений в смысле намека — и, несмотря на всё — тут она поглядела на Майкла — неплохо проводила время. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и я обратил внимание, что чулки ее откатаны ниже колен. Когда Майкл расхрапелся вовсю, она сказала:

— Думаю, ты еще не собрался уходить? Здесь за углом приличная забегаловка…

Я отказался, сам не знаю почему.

Наверное, почувствовал себя обиженным.

Она знала, что я обиделся. Она сама чувствовала себя уязвленной, и мгновенно — с детским выражением мягкости и невинности, которые она была способна принять в любую минуту, — сменила тему.

Я спросил между прочим, как Майкл потерял работу. Она усмехнулась странным коротким смешком и сказала, что лучше не вдаваться. А потом спокойно добавила, опустив глаза, понизив голос и осторожно стряхивая пепел в пепельницу, что они с Майклом решили развестись…

— Это я всё напортила.

— Так я и думаю, Каролина. Очень жаль.

— Ничего, пробьюсь. Я еще повеселюсь, не переживай. Вот только мой бедненький Майкл сильно поскользнулся. Да, Майкл?

Майкл не ответил.

— И для крошечки Каролины тоже маленькая неудача. Ну, ничего! Я теперь повидала виды, ты и половины не знаешь! Могу душу из тебя сейчас вывернуть, веришь, Филипп? Веришь, что могу?

— Нисколько не сомневаюсь, — сказал я с горечью. — Стыдно всё таки.

— Ах, идеалы, — щелкнула она пальчиками в воздухе. — Ах, я беспутная и бесприютная… Теперь каждая девка за себя, один черт за всех!

Вскоре после этого я ушел, и она проводила меня до дверей.

— Приходи опять, — сказала она на прощание, — когда я снова буду одна.