Конрад Эйкен: Уэст-энд

Она снова заговорила со странно остановившимся взглядом, обращаясь ко мне как к случайному попутчику, или как будто меня вовсе не было. Конечно, возникали сложности, но только в самом начале, а тогда мальчик был еще совсем маленький и не понимал. Теперь уже по–другому. Но в самом начале были забавные случаи. Она усмехнулась и оценивающе посмотрела на меня, будто ждала, что я попрошу об этих случаях рассказать. Я улыбнулся, и она ответила улыбкой. Мы, казалось, пришли к невысказанному согласию об анекдотичной странности жизни. Жизнь ведь на самом деле любит буйное озорство. От такой мысли глаза ее расширились, и она расхохоталась.

— Никогда не догадаетесь, от чего я.

Я согласился, что догадаться совершенно невозможно. Меня вдруг потянуло дать волю фантазии и насочинять несколько невероятнейших причин, но я боялся, что промахнусь, и ей самой расхочется о чем‑то рассказывать. Я лишь покачал головой и вновь признался в своем бессилии.

— От вида этих потаскушек с Уэст–Энда, — сказала она.

— От чего?

Она повторила, помолчала, снова рассмеялась и лишь потом стала объяснять. Тогда настроение у нее было хоть вешайся: ни пенса от этого болвана — ее мужа — и никакого способа раздобыть деньги. Мальчик подрастал, и на жизнь требовалось всё больше. От экономии на газе и еде толку не было. Она, видно, родилась недотепой: не умела даже как следует платье починить, и помыслить не могла, что ей придется ходить «на службу». Но надо ведь было что‑то предпринять. Так вот, однажды вечером она бродила по Пикадилли–Серкус, разглядывала потаскушек в туфлях–лодочках, и ей вдруг явилась идея. Она, как она выразилась, любила потолкаться на Пикадилли, любила смотреть на толпы людей, и ей вообще ничего не оставалось делать по вечерам. Нельзя же читать газеты дни и ночи подряд? Я легко согласился, что нельзя. Поэтому она стала чуть не каждый день бывать на Пикадилли, и ее просто бесил вид этих потаскушек с Уэст–Энда. Так они здорово проводили время и так были одеты, и всегда чем‑то заняты! Они ужинали в лучших ресторанах и ездили на такси. От всего этого и пришла ей в голову идея.

— Эта мысль явилась внезапно, — сказала она. — Я просто стояла и вдруг спросила себя, а почему бы мне самой не стать потаскушкой с Уэст–Энда?.. И не смогла найти никакого довода против.

Она уронила голову набок и отстранено посмотрела на меня. Пауза была риторической: она хотела, чтобы я оценил грандиозность ее решения. Оно было потрясающим, казалось, говорила она, но при том вполне естественным. Ничто не могло быть более естественным. Странно только, что эта мысль не пришла ей раньше. Ничто — говорил наклон ее головы — и не могло быть более очевидным…

— Значит так и стало, — сказал я, пожалуй, необдуманно жестоко.

Это ее задело, но лишь мгновенным крапивным ожогом. Напрасно я думаю, что это было так уж просто. Ничуть не просто. Легко, может быть, было принять решение, но поступок — совсем другое дело.

— Конечно, — согласился я.

Она добавила, что если женщина воспитана как леди, то это — совсем не просто. Как же было начать? Она пыталась ловить мужчин на улице, но это не получалось: всегда это оказывались не те мужчины — так зверски глядели они на нее из‑под шляп, а она в самый решающий момент пугалась и уходила. Она сдерживала дыхание, и если слышала, что ее преследуют — убегала. Вообразите эту сцену! Я вообразил и зажег ей еще одну сигарету. Теперь мы как бы вместе наблюдали за ее ночными маневрами на Шафтсбери–авеню и Риджент–стрит, с короткими остановками в темных подъездах и неуверенными появлениями на углах.

— Ничего из этого не вышло, — сказала она. — Я решила, что это не по мне, и надо придумать что‑то другое.

Она посмотрела на меня сузив глаза: отчасти, чтобы спасти их от сигаретного дыма, а отчасти, чтобы придать себе вид человека мудрого и отрешенного. Я принял такой же вид и сказал, что она, наверно, поняла, что не относится к женщинам, способным на такие вещи, слишком утонченная для этого. Она молча кивнула.

— Я решила попробовать в «Кафе Бонапарт». Знаете, где это?

Я ответил, что очень даже знаю.

— Значит, вам не нужно объяснять, — сказала она. — Но я тогда не знала — только что‑то слышала о нем. Мне говорили, что там это совсем просто, и однажды вечером я решилась.

Она позволила себе кислую усмешку над прошлым, и уголки ее рта резко опустились. Потом она отвела взгляд на темное окно бара, по которому стучал дождь.

— Главный вопрос был, что делать с мальчиком. Понимаете? Я не могла оставить его одного дома на целый вечер. Поэтому я взяла его с собой.