Йозеф Рот - Отель «Савой»

Ночью, в два часа, Бломфильд, Генри Бломфильд, прибыл в отель «Савой».

В такое время поезда не приходили. Но Бломфильд вовсе не прибыл с поездом. Разве в распоряжении Бломфильда были одни только железные дороги? От границы он приехал сюда в автомобиле, в своем американском автосалоне: на железную дорогу он не полагался.

Таков уж был Генри Бломфильд: самое верное представлялось ему сомнительным, и, пока все люди сообразовались с железнодорожным движением, полагаясь на него как на закон природы, вроде солнца, ветра и весны, Бломфильд составлял исключение. Он не доверял даже расписаниям, хотя они были утверждены правительством, были снабжены гербом и печатями различных окружных правлений и являлись плодом старательных вычислений.

Бломфильд прибыл в отель «Савой» в два часа ночи, и мы со Звонимиром были свидетелями его прибытия.

Дело в том, что в такое время мы обычно возвращаемся из бараков.

Звонимир выпивал много и целовал всех. Звонимир умел пить много; но, выйдя на воздух, он вновь был трезв: ночной воздух прогонял его хмель. «Ветер выдувает у меня спирт из головы», — заявлял Звонимир.

В городе тихо. Бьют какие-то башенные часы. Черная кошка перебегает через тротуар. Можно расслышать дыхание спящих. Все окна гостиницы темны. Перед входом выжидательно-красноватым светом горит ночная лампа. Отель на узкой улице похож на мрачного великана.

Сквозь стекла дверей виден швейцар.

Он снял свою ливрейную фуражку с галуном, и я в первый раз вижу, что он обладает черепом. Этот факт немного поражает меня. У швейцара несколько прядей седых волос. Они обрамляют плешь, охватывая ее, подобно гирлянде, вокруг блюда, подаваемого по случаю дня рождения.

У швейцара обе ноги вытянуты вперед. Ему, наверное, снится, что он лежит в постели.

Большие часы в швейцарской показывают без трех минут два.

В это мгновение воздух оглашается пронзительным звуком. Кажется, весь город внезапно вскрикнул.

Крик этот раздается раз, затем вторично и в третий раз.

Уже кое-где распахивается окно. Слышатся голоса двух говорящих. Гул потрясает деревянную мостовую, на которой мы стоим. Улицу заполняет белый свет; кажется, будто часть луны упала в этот узкий переулок.

Белый свет шел от фонаря, большого фонаря с рефлектором, от рефлектора Бломфильда.

Таково-то прибытие Бломфильда, нечто вроде ночного налета. Рефлектор напомнил мне войну, я подумал о «неприятельских летчиках».

Автомобиль был велик. Шофер был одет во все кожаное. Он вышел и выглядел, как существо иного мира.

Автомобиль еще немного пошумел. Он был забрызган грязью большой дороги. Величиною он был со среднюю пароходную каюту.

Я переживал то же самое, что на военной службе, когда появлялся инспектирующий генерал и я случайно был в наряде. Бессознательно я подтянулся, выпрямился и стал ждать. Из машины вышел господин в сером плаще. Мне не совсем удалось разглядеть черты его лица. Затем вышел еще господин с пальто на руке. Этот второй господин был ростом значительно ниже первого. Он произнес по-английски несколько слов, которых я не понял. Я понял, что невысокий господин должен быть самим Бломфильдом и что другой, его спутник, исполнит приказание.

Итак, Бломфильд приехал.

— Это — Бломфильд, — сказал я Звонимиру. Звонимиру хочется немедленно удостовериться в этом.

Он подходит к невысокому господину, ожидающему своего спутника, и вопрошает:

— Мистер Бломфильд?

Бломфильд отвечает только кивком головы и бросает взгляд на огромного Звонимира. Последний должен был произвести на низкорослого Бломфильда впечатление колокольни.

Затем Бломфильд вновь быстро обращается к своему секретарю.

Швейцар проснулся, и теперь его фуражка опять была на нем. В эту минуту мимо нас поспешно прошел Игнатий.

Звонимир не упустил случая хлопнуть его.

В баре музыка умолкла. Маленькая дверь была полуоткрыта. На пороге стояли Нейнер и Каннер.

Вышла и госпожа Иетти Купфер.

— Прибыл Бломфильд! — сказала она.

— Да, Бломфильд! — подтвердил я.

Звонимир как полоумный запрыгал на одной ноге и заорал:

— Прибыл Бломфильд! — фильд — фильд — фильд!

— Замолчите! — шипит мадам Иетти Купфер, закрывая Звонимиру рот своею жирною ладонью.

Секретарь Бломфильда, Игнатий и швейцар втащили в фойе два больших чемодана.

Генри Бломфильд сидел в мягком кресле швейцара и раскуривал папиросу.

Вошел Нейнер. Он был разгорячен; на лице его горели шрамы от дуэлей, как бы нарисованные ярко-красною краскою.