Натаниель Готорн - Дом с семью шпилями

Лицо Клиффорда горело, когда он развивал эту теорию, юношеский жар рвался из его души наружу. Веселые девушки оставили свой мяч на полу и смотрели на него с удивлением. Может быть, они думали, что, когда еще не поседели волосы этого человека и лицо его не избороздили морщины, его образ оставался в сердце многих женщин. Но, увы! Они не видели его лица, когда оно было прекрасным.

— Я не могу назвать это счастьем, — изрек новый знакомый Клиффорда, — жить везде и нигде.

— Неужели? — воскликнул Клиффорд с необыкновенной энергией. — Мне кажется ясным, как белый день, что эти кучи кирпича и камня или массы тяжелых бревен, которые люди называют своими домами, по сути, свой камень преткновения на пути человеческого счастья и совершенствования. Душе нужен простор и частые перемены. Нет воздуха менее здорового, чем воздух иного старого дома, отравленного каким-нибудь покойным предком или родственником. Я говорю это по опыту. В моих воспоминаниях сохранился дом — один из этих домов с заостренными кверху фронтонами и с выступающим вперед верхним этажом, какие вам, конечно, случалось видеть в старых городах, — закоптелый, осевший, обветшалый, настоящая старая тюрьма, с одним полуциркульным окном над входом, с небольшой дверью лавочки сбоку и с развесистым вязом перед ним. Всякий раз, сэр, когда мои мысли обращаются к этому дому, мне представляется образ пожилого человека замечательно суровой наружности, сидящего в дубовом кресле, мертвого, с отвратительными пятнами крови на его белом воротнике и на манишке, — мертвого, но с открытыми глазами. Я никогда не смог бы благоденствовать в этом доме, не смог бы быть счастливым и наслаждаться тем, что Господь послал мне!

Лицо его омрачилось, как будто холодная старость вдруг прошла по его чертам и оставила на них свой разрушительный след.

— Никогда, сэр! — повторил он. — Никогда я не смог бы дышать в нем свободно!

— Я не могу понять, — сказал пожилой джентльмен, всматриваясь в него пристально и немного испуганно, — как сформировалась в вашей голове такая мысль!

— Конечно, не можете, — ответил Клиффорд. — Я испытал бы величайшее облегчение, если бы этот дом был разрушен до основания или сожжен, а место, на котором он стоит, поросло густой травой. Я желал бы никогда не видеть его снова, потому что, чем дальше я от него уезжаю, тем больше чувствую в себе радости, свежести, биения сердца, движения ума, — словом, молодость — моя молодость! — возвращается ко мне. Не далее как сегодня утром я был стариком. Я припоминаю, как смотрел в зеркало и дивился своим седым волосам, и глубоким морщинам на лбу, и бороздам на щеках. Все это пришло слишком рано! Я не могу выносить этого! Старость не имела права прийти ко мне! Я еще не жил! Но теперь кажусь ли я стариком? Если и кажусь, то внешность моя обманчива, потому что, с тех пор как мой ум освободился от ужасной тяжести, я чувствую, что лучшие годы у меня еще впереди!

— Верю, — сказал пожилой джентльмен в каком-то замешательстве, — и желаю вам этого от всего сердца.

— Ради бога, милый Клиффорд, замолчи! — прошептала его сестра. — Они считают тебя безумцем.

— Замолчи сама, Гепзиба! — ответил ей брат. — Какое мне дело, что они думают? Я не безумен. Первый раз за тридцать лет мой ум пробился сквозь свою корку. Я должен и хочу говорить!

Он обратился опять к пожилому джентльмену и возобновил разговор.

— Да, милостивый государь, — продолжал он, — часто человек строит большой мрачный дом для того только, чтобы умереть в нем и чтобы потомство его бедствовало в этом доме. Он кладет свой труп под его срубом, вешает свой портрет на стене и при этом надеется, что его потомство будет в нем благоденствовать! Я не брежу, нет! Такой дом стоит до сих пор, он маячит перед моим внутренним взором!

— Но вы, сэр, — сказал пожилой джентльмен, желая как-нибудь прервать разговор, — не виноваты, что жили в нем. Вы очень странный человек, сэр! — прибавил он, выпучив на него глаза, как будто хотел пробуравить ими Клиффорда насквозь. — Я вас не понимаю!

— Это удивляет меня! — смеясь, воскликнул Клиффорд. — А между тем я прозрачен, как вода в источнике Моула. Но послушай, Гепзиба, мы уехали уже слишком далеко. Надо нам отдохнуть, как делают птицы: опустимся на ближайшую ветку и посоветуемся, куда нам лететь дальше.

Так случилось, что в это самое время поезд остановился пред уединенной станцией. Воспользовавшись короткой паузой, Клиффорд с Гепзибой покинули вагон. Через минуту поезд умчался вдаль. Мир улетел от наших двух странников. Они с ужасом провожали его глазами. Невдалеке от станции стояла деревянная церковь, почерневшая от времени, полуразрушенная, с разбитыми окнами, большой трещиной в стене и с бревном, торчащим из кровли. За ней виднелся сельский домик столь же почтенного вида, как и церковь, с трехъярусной кровлей. В нем, по-видимому, никто не жил. Правда, у входа лежали дрова, но между ними уже выросла трава. Мелкие капли дождя вдруг полетели с неба; ветер был не сильным, но резким и холодным.