Натаниель Готорн - Дом с семью шпилями

— Ну что ты медлишь? — резко крикнул Клиффорд, который обрел решимость в момент страшного напряжения душевных сил. — Надевай свой плащ и шляпку или что тебе угодно! Все равно, что бы ты ни надела, ты не будешь красавицей ни в чем, моя бедная Гепзиба! Бери свой кошелек с деньгами, и отправимся!

Гепзиба повиновалась этим наставлениям, как будто ничего больше не нужно было делать, ни о чем больше думать. Правда, она начала удивляться, отчего бы ей не проснуться и не убедиться, что в действительности ничего ужасного не случилось. Не может быть, чтобы это было наяву; этот мрачный, бурный день еще не начинался; судья Пинчон еще не разговаривал с ней; Клиффорд еще не смеялся, не указывал пальцем, не махал ей рукой, призывая уйти из дома.

«Теперь я непременно проснусь! — думала Гепзиба, ходя взад-вперед и готовясь к отъезду. — Я не могу больше выносить это! Теперь я непременно должна проснуться!» Но он не наступал, этот момент пробуждения, не наступил он и тогда, когда, уже перед самым выходом из дома, Клиффорд тихо подошел к двери приемной и простился с сидевшим в ней человеком.

— Как нелепо теперь выглядит старик! — шепнул он Гепзибе. — И именно в то время, когда думал, что поймал наконец меня в свои лапы!.. Пойдем, пойдем! Скорее! А то он вскочит и цапнет нас, как кошка мышь!

Когда они выходили на улицу, Клиффорд обратил внимание Гепзибы на какие-то буквы на одном из столбов фронтона. То был его собственный вензель, который он вырезал в детстве с изяществом, характеризовавшим все его действия. Брат и сестра зашагали по улице, оставив судью Пинчона в старом доме своих предков.

Холодный восточный ветер заставлял бедную Гепзибу стучать немногими уцелевшими у нее зубами, когда она вместе с Клиффордом шла ему навстречу по улице Пинчонов к центру города. Но она дрожала не от одного холода (хотя, впрочем, ее ноги и в особенности руки никогда еще не были так мертвенно холодны, как теперь) — душу ее била такая же дрожь. Она была бесприютна в этом огромном мире! Это чувствует всякий, кто впервые пускается в странствование по свету, даже если он отправляется в путь в то время, когда горячий поток жизни стремится по его жилам. Каково же было Гепзибе и Клиффорду, пожилым людям, похожим своей неопытностью на детей, — каково было им выйти в открытый мир из-под сени вяза Пинчонов! Они предприняли такое путешествие на край света, о каком часто мечтает ребенок с какими-нибудь шестью пенсами и сухарем в кармане.

В продолжение этой странной экспедиции Гепзиба время от времени искоса посматривала на Клиффорда и не могла не заметить, что он находится под влиянием сильного возбуждения, которое и дало ему вдруг непреодолимую власть над своими движениями. Это возбуждение походило на опьянение от вина, но еще лучше можно сравнить его с веселой музыкальной пьесой, которую с дикой живостью играют на расстроенном инструменте.

Они встречали мало народа, даже тогда, когда вышли из уединенных окрестностей Дома с семью шпилями в самую многолюдную и шумную часть города. Две странные фигуры едва ли обращали на себя столько внимания, сколько молодая девушка, которая в это самое время проходила по мокрым тротуарам, приподняв свою юбку. Если бы их бегство случилось в ясный и веселый день, они едва ли смогли бы пройти по улицам, не став предметом оскорбительного любопытства. Теперь же они гармонировали с печальной непогодой и потому не выделялись из общей серой массы окружавших их предметов.

Было ли то намерение Клиффорда или дело случая, только они очутились наконец у входа в огромное строение из серого камня. Внутри этого строения было довольно большое пространство, наполненное отчасти дымом паровоза, готового отправиться в путь. Не размышляя ни минуты, с непреодолимой решимостью, если не беззаботностью, которая вдруг овладела им, а от него передалась и Гепзибе, Клиффорд тотчас подошел с ней к вагону и провел ее в отворенную дверцу. Сигнал был подан, поезд тронулся, и вместе с сотней других путешественников эти два необыкновенных странника полетели вперед, как ветер. Таким образом, после столь долгого уединения они наконец брошены были в великий поток человеческой жизни и понеслись вместе с ним, влекомые самой судьбой.

Все еще не избавившись от мысли, что это происходит наяву, затворница семи шпилей прошептала на ухо своему брату:

— Клиффорд! Клиффорд! Неужели это не сон?

— Сон, Гепзиба? — повторил он, почти захохотав. — Напротив, я спал до сих пор, но сейчас впервые пробудился!