Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

— Правда?

— Да. Меня смогут побить только через месяц, когда я «восстановлюсь».

Он завел мотор и возобновил движение к дому.

— Так, надо полагать, что про то уже не будет разговора?

— «Про то», о чем ты?

— Ну, про Мангаратибу.

— Я подожду, какое время с этим делом.

— Мне это нравиться.

Потом уже я узнал от дона Ладислао, что, несмотря на мое обещание Португа возвратился домой, только когда Мангаратиба поехал назад. Это было поздно ночью.

Мы ехали по красивым местам. Дорога не была широкой, ни асфальтированной, ни мощенной камнем, но зато деревья и пастбища были прекрасны. И это, не говоря уже о солнце и небе веселом и таком синем. Однажды Диндинья сказала, что веселье это «яркое солнце внутри сердца». Потому что солнце освещает все что счастливо. Если это, правда, то в моей груди солнце украшало все…

Мы вновь стали разговаривать о разных вещах, пока автомобиль скользил без какого-либо усилия. Даже казалось, что он тоже хотел послушать нашу беседу.

— Это верно, когда ты со мною, то становишься шелковым и хорошеньким. Ты говорил, что твоя учительница… как ее зовут?..

— Донья Сесилия Пайм. Ты знаешь, у нее в одном глаз белое пятнышко?

Он рассмеялся.

— Так донья Сесилия Пайм, как ты говорил, не верит в то, что ты вытворяешь за пределами школы. С братиком и с Глорией ты ведешь себя хорошо. Тогда, почему ты так меняешься?

— Этого я не знаю. Только знаю, что все, что бы я ни делал, заканчивается баловством. Вся улица в курсе моих проделок. Кажется, что черт ходит и нашептывает мне разное. Если бы это было не так, то я не вытворял столько шалостей, как говорит дядя Эдмундо. Ты знаешь, что я сделал однажды с дядей Эдмундо? Я никогда тебе не рассказывал?

— Ты мне это не рассказывал.

— Так вот, около шести месяцев назад. Получил он сетчатый гамак с Севера и хвастался им. Никому не позволял покачаться в гамаке, такой сукин сын…

— Что ты сказал?

— Ладно, жадный, когда заканчивал спать, то сворачивал и уносил его под рукой. Как будто, кто-нибудь оторвет от него кусочек. Однажды пришел я домой к Диндинье, а она не видела, как я вошел. Наверное, она была в очках и читала объявления. Я прошелся по двору. Осмотрел гуйаву, но на ней ничего не было. Тут, я увидел дядю Эдмундо храпящего в гамаке, висевшего между оградой и стволом апельсина. Он храпел, как свинья. С полуоткрытым мягким ртом. Газета упала на землю. Тут, черт сказал мне одну вещь, и я увидел, что в кармане у него были спички. Оторвал кусок бумаги, стараясь не шуметь. Собрал все листы газеты и поджег бумагу. Когда под ним появились языки пламени…

Я остановился и спросил серьезно:

— Португа, я могу сказать зад?

— Ладно, но это почти ругательство и не стоит так говорить.

— А как должен сказать человек, когда хочет говорить о заде?

— Ягодицы.

— Как? Мне надо выучить это трудное слово.

— Ягодицы. Яго-ди-цы.

— Хорошо, когда начало гореть под ягодицами его зада, я побежал за калитку, спрятался и стал смотреть в дырочку в заборе, что будет. Старик сделал прыжок и поднял гамак. Прибежала Диндинья и отругала его: «Я устала уже говорить тебе, что нельзя ложиться в гамак пока куришь». Видя, сгоревшую газету, опять возмущалась, так как еще не прочитала ее.

Португалец от души рассмеялся и я был доволен, видя его таким веселым.

— Тебя не поймали?

— И не узнали. Только Ксуруруке я рассказал об этом. Если бы меня схватили, то отрезали бы мне яйца.

— Что отрезали?

— Ну ладно, кастрировали бы.

Он вновь стал смеяться и мы стали смотреть на дорогу. Повсюду, где ехала машина, неслось облако желтой пыли. Я думал об одной вещи.

— Португа, ты не обманул меня, нет?

— О чем ты, бандит?

— Смотри, я никогда не от кого не слышал: «Ему дали по ягодицам». А ты слышал? Он снова стал смеяться.

— Ты ужасен. Я тоже этого не слышал. Но оставим это. Забудем о ягодицах, и используй опять, слово задница. Закончим этот разговор, а то я уже не знаю, как тебе отвечать. Смотри на пейзаж, с каждым разом все больше больших деревьев. Река все ближе и ближе.

Он свернул на право, и поехал по тропинке. Машина шла, шла и остановилась на открытом месте. Здесь было только одно большое дерево, полное огромных корней. От счастья я захлопал.

— Как прекрасно! Какое прекраснейшее место! Когда я встречусь с Баком Джонсом, то скажу ему, что его поля и равнины, не идут и в подметки нашим. Он погладил меня по голове.

— Вот таким я хочу тебя всегда видеть. Живущего в хороших мечтах, а не с ерундой в голове.