Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

— Шесть лет.

Она засомневалась, видя мой размер. Но продолжила:

— И вам не стыдно эксплуатировать, вот так, ребенка?

— Я никого не эксплуатирую, сеньора. Он поет со мной, потому что ему нравится, слышите? Кроме того, я ему плачу, разве не так?

— Я подтвердил головой. Ссора мне стала казаться очень занятной. Но моим желанием было дать ей головой по животу и видеть, как она растянется на земле. Бум!

— Вы должны знать, что я приму меры. Я поговорю с его отцом. Я обращусь в Суд по делам несовершеннолетних. Я дойду вплоть до полиции!

В этом месте она онемела, и ее испуганные глаза вылезли из орбит. Дон Ариовальдо вытащил свой огромный нож и пошел на нее. Казалось, что она сейчас упадет в обморок.

— В таком случае, идите, сеньора. Но идите сейчас же. Я нормальный человек, но у меня мания, отрезать языки колдуньям и шарлатанкам, которые лезут в чужую жизнь…

Она отстала, прямая как метла и уже издалека, развернулась, и, тыча зонтиком…

— Теперь вы увидите!..

— Сгинь с моих глаз, колдунья из Кроксоксо!..

Она открыла зонтик и исчезла на улице, очень довольная собой.

Вечером, дон Ариовальдо подсчитывал прибыль.

— Ну, все, Зезé. Ты был прав, ты принес мне удачу.

Я вспомнил Марию де ла Пенья.

— Она сделает что-нибудь?

— Ничего она не будет делать, Зезé. В лучшем случае она поговорит со священником и тот ей посоветует: «Лучше оставить все как есть, донья Мария. Эти люди из севера не любят шутить».

Положил деньги в карман и сжал сумку. Затем, как это он делал всегда, засунул руку в карман брюк и вытащил согнутый буклет.

— Это для твоей сестренки, Глории. Он потянулся: — День был необыкновенный!

Мы отдохнули несколько минут.

— Дон Ариовальдо.

— Что случилось?

— А что означает «колдунья из Кроксоксо»?

— Откуда я знаю, сынок? Я это выдумал в один миг со злости.

Он весело рассмеялся.

— И вы бы ее зарезали?

— Нет. Это было только для испуга.

— А если бы вы ее зарезали, то чтобы из нее вышло, кишки или пакля как у куклы?

Он рассмеялся и с чувством погладил меня по голове.

— Знаешь что, Зезе? Мне кажется, что в действительности, вышло бы дерьмо.

Мы оба рассмеялись.

— Однако ты не бойся. Я не из тех, кто убивает. Даже курицу. Я так боюсь, своей жены, что она бьет меня палкой от метлы.

Мы поднялись и направились к вокзалу. Он сжал мою руку и сказал:

— Для большей безопасности мы пару раз пройдемся, не заходя на ту улицу.

Он с силой сжал мою руку.

— До будущего вторника «партнер».

Я утвердительно кивнул головой, пока он поднимался ступенька за ступенькой по лестнице. Сверху он крикнул мне:

— Ты ангел, Зезé…

Я показал ему, прощай, рукой и начал смеяться.

— Ангел! Это потому что он не знает…

— Бегом, Зезé, а то опоздаешь в школу!

Я сидел за столом, пил свою чашку кофе с сухарем, жуя все это не торопясь. Как всегда я опирался локтями на стол и смотрел на листик, прилепленный к стене. Глория нервничала и была раздраженна. Ей не терпелось выпроводить меня из дома, чтобы заняться утренними делами, чтобы в покое выполнить каждую работу по дому.

— Иди, чертенок. Ты даже не причесался; бери пример с Тотоки, который всегда готов к нужному времени.

Она принесла из залы расческу и причесала мои белокурые волосы.

— Даже этого плешивого кота, не надо причесывать! Приподняла меня со стула и осмотрела всего. Да, рубашка была чистая, штаны тоже.

— Теперь пойдем, Зезé. Тотока и я закинули за спину свои рюкзаки с книжками, тетрадками и карандашом. Никакой еды: это — для других детей.

Глория сжала дно моей сумки, почувствовала объем мешочков с шариками, и улыбну-лась; в руках мы несли теннисные тапочки, чтобы одеть их, когда дойдем до Рынка, недалеко от Школы.

Мы едва дошли до улицы, как Тотока бросился бежать, предоставив мне идти одному, медленно. И тогда просыпался мой хитрый чертенок. Мне нравилось, что мой брат уходил вперед, тогда я чувствовал себя королем. Меня соблазняло шоссе Рио-Сан Пабло, «Летучая мышь». Без сомнения «летучая мышь». Взобраться на заднюю часть автомобиля и чувствовать, как дорога исчезает на скорости, такой, что ветер бил меня, мчался и свистел. Это было самое лучшее в мире. Мы все это делали; Тотока показал мне, с тысячей советов, чтобы я хорошо зацепился, потому, что другие автомобили, идущие позади, были опасны. Мало по малу я научился преодолевать страх, а чувство риска заставляло меня искать более трудные «летучие мыши». Я уже стал таким экспертом, что покатался даже на автомобиле дона Ладислао; остался только красивый автомобиль Португальца. Это был красивый, ухоженный автомобиль. Всегда с новыми шинами. Весь из металла, такого блестящего, что можно было видеть в нем свое отражение. У него был приятный сигнал, похожий на хриплое мычание, как у коровы на поле. Он проезжал одетый с иголочки, хозяин всей этой красоты, с самым строгим лицом в мире. Никто не осмеливался зацепиться за его запасное колесо. Говорят, что он бил, убивал и угрожал кастрировать проходимца, прежде чем убьет его. Ни один мальчик из школы не отважился и не осмелился до сих пор. Когда я разговаривал об этом с Мизинцем, то он спросил меня.