Хосе Васконселос - Моё дерево Апельсина-лима

Ножичком резали шнур и вот уже там, в пространстве, летит, вертясь, бумажный змей с обрезанным шнуром управления и болтающимся хвостом. Похоже, что на улицах были только мальчишки. Со всех улиц Бангу. Затем были останки, запутавшиеся на проводах и гонки грузовиков электрокомпании «Light». Взрослые приезжали разгневанные, срывали безжизнен-ных змеев, запутывая шнуры. Ветер… ветер…

С ветром пришли и идеи.

— Давай играть в охоту, Луис?

— Я не могу сесть на лошадь.

— Вот сейчас ты вырастешь и сможешь. Посиди здесь, и учись, как это делать.

Вдруг Мизинец обратился в самого красивого коня в мире; ветер усилился и дерн, с редкой травою, превратился в огромную зеленную равнину. Моя одежда ковбоя, была украшена золотом. На моем плече сверкала звезда шерифа.

— Давай лошадка, давай. Скачи, скачи…

Бах, бах, бах! Я уже объединился с Томом Миксом и Фредом Томпсоном; Бак Джонс не захотел приехать на этот раз, а Ричард Толмедж работал в другой картине.

— Давай, давай, лошадка. Скачи, скачи. Туда идут наши друзья апачи, вздымая пыль над дорогой. Бах, бах, бах! Кавалькада индейцев производила варварский шум.

Скачи, скачи, лошадка, равнина заполнена бизонами и буйволами. Начнем стрельбу мой отряд, бах, бах, бах!.. Пурн, пум, пум!.. Фью, фью, фью! Свистят стрелы…

Ветер, галоп, сумасшедшая скачка, тучи пыли и голос Луиса, почти кричащий:

— Зезé! Зезé!..

Я медленно остановил лошадь и спрыгнул вынужденный приостановить свой подвиг.

— Что случилось? Какой-то буйвол шел на тебя?

— Нет. Давай играть в другое. Здесь много индейцев и мне страшно.

— Но эти индейцы апачи. Все друзья.

— Но мне страшно. Слишком много индейцев.

Первые дни я выходил немного пораньше, чтобы избежать опасности встретиться с Португальцем, остановившимся на своей машине купить сигареты. Кроме того, я был достаточно осторожен, и ходил по краю улицы на противоположной стороне, почти закрытой тенью живой изгороди, которая соединяла фасады домов. И едва дойдя до Рио-Сан Пабло, я срезал дорогу и шел с теннисными тапочками в руках, почти приклеившись к огромной стене Фабрики. Все эти предосторожности по прошествии дней стали бесполезны. Память улицы коротка и спустя немного никто уже не помнил шалости малыша дона Пабло. Потому что было так, что меня знали только в момент обвинения: «Это был малыш дона Пабло»… «Этот был проклятый малыш дона Пабло»… «Был этот малыш дона Пабло»… Однажды вообще придумали ужасную вещь: когда «Бангу» получила разнос от «Андараи» [29] Бангу (Bangú) и Андараи (Andaraí) — футбольные клубы соответствующих административных округов Рио де Жанейро. , шутя, говорили: «Бангу» получил больше, чем этот малыш дона Пабло…

Иногда я видел проклятый автомобиль, остановленный на углу, и задерживал шаг, чтобы не увидеть, как идет Португалец, которого я убью, как только вырасту, несмотря на его важный вид хозяина автомобиля самого красивого в мире и в Бангу.

Это случилось, когда он исчез на несколько дней. Какое облегчение! Наверняка он уехал далеко или был в отпуске. Я снова начал ходить в школу со спокойным сердцем, и уже не был уверен, стоило ли убивать этого человека позже. Но одно было точно: каждый раз, когда я влезал на автомобиль меньшего достоинства, уже не чувствовал такого восторга, как раньше, а мои уши начинали мучительно гореть.

Между тем, жизнь людей и улицы шла своим чередом. Пришел сезон бумажных змеев и, о «улица — почему я тебя люблю!». Голубое небо днем расцвечивалось звездочками самыми красивыми и разноцветными. В сезон ветров, Мизинец отходил немного в сторону, и встречался я с ним только, когда на меня налагали покаяние после очередной хорошей взбучки. В этом случае я не пытался прятаться, потому что одно битье за другим были очень болезненны. В такие моменты, я шел с королем Луисом украшать, а точнее одевать в золотую сбрую (эти слова мне нравились больше), мое дерево апельсина-лима. К слову сказать, Мизинец сильно вытянулся и скоро, очень скоро он зацветет и даст фрукты для меня. Другие апельсины сильно задерживались. Как говорил мой дядя Эдмундо, мое дерево апельсина-лима было «скороспелкой». Потом, он объяснил мне, что это означает: это когда что-либо происходит на много раньше, чем другое. Вообще то, мне кажется, что он не смог мне объяснить это правильно. Речь идет всего на всего о том, что нечто опережает…

И тогда я брал куски веревки, остатки ниток, дырявил кучу бутылочных крышек, чтобы одеть Мизинца в золотую сбрую. Это надо было видеть, какой красивый он становился!