Гюстав Флобер: Бувар и Пекюше

На следующий день, чуть свет, они двигались дальше; и дорога, все та же, тянулась до края горизонта, поднимаясь в гору. Столбы из булыжника сменяли друг друга, рвы наполнены были водою, равнина расстилалась большими пространствами однообразного и холодного зеленого цвета, облака бежали по небу, временами шел дождь. На третий день поднялся сильный вихрь. Плохо привязанный брезент повозки хлопал на ветру, как парус корабля. Пекюше прятал лицо под козырек картуза и каждый раз, когда открывал табакерку, должен был поворачиваться к лошадям спиной, чтобы не засорить глаза. При толчках он слышал, как трясется позади весь багаж, и расточал наставления. Видя, что они ни к чему не ведут, он переменил тактику: прикинулся добрым малым, стал любезен; на крутых подъемах вместе с людьми толкал повозку, даже до того дошел, что угостил их за обедом кофе с коньяком. После этого они поехала проворнее, вследствие чего в окрестностях Гобюржа поломалась ось, и повозка, накренившись, остановилась. Пекюше немедленно обследовал состояние багажа; фарфоровые чашки оказались разбитыми вдребезги. Он поднял руки, скрежеща зубами, проклиная обоих дураков. А следующий день был потерян по вине возчика, который напился; но Пекюше не имел сил жаловаться, — чаша горечи была полна.

Бувар покинул Париж только на третий день, чтобы еще раз пообедать с Барберу. На почтовую станцию он прибежал в последнюю минуту, затем проснулся перед Руанским собором: он ошибся дилижансом.

Вечером не оказалось свободных мест до Кана; не зная, что предпринять, он пошел в театр и, улыбаясь, сообщал соседям, что перед ними — бывший коммерсант, недавно купивший усадьбу в окрестностях. Когда он в пятницу приехал в Кан, багажа там не оказалось. Получил он его в воскресенье и отправил на тележке, предупредив фермера, что прибудет вслед за вещами через несколько часов.

В Фалезе, на девятый день путешествия, Пекюше нанял пристяжную, и до заката солнца они передвигались хорошим ходом. Миновав Бретвиль, он свернул с большой дороги и направился по проселочной, каждую минуту ожидая, что увидит конек шавиньольской кровли. Между тем колеи сглаживались, наконец исчезли — и путники очутились посреди вспаханного поля. Надвигалась ночь. Что делать? Наконец Пекюше бросил повозку и, шлепая по грязи, пошел вперед на разведку. Когда он подходил к фермам, раздавался лай собак. Он кричал изо всех сил, чтобы спросить у кого-нибудь дорогу. Никто не откликался. Ему становилось страшно, и он давал тягу. Внезапно сверкнули два фонаря. Пекюше заметил кабриолет, бросился его догонять. В нем сидел Бувар.

Но где же фургон? Целый час они его окликали в потемках. Наконец он отыскался, и они прибыли в Шавиньоль.

Хворост и еловые шишки горели в зале ярким огнем. Там приготовлены были два прибора. Мебель, доставленная на тележке, загромождала сени. Все было на месте. Они сели за стол.

Им подали суп с луком, цыпленка, сало и крутые яйца. Пожилая стряпуха время от времени приходила справляться об их вкусах. Они отвечали: «О, прекрасно, прекрасно» — и большой хлеб, который трудно было резать, сливки, орехи, — все радовало их. Пол был щелистый, стены отсырели. Однако они удовлетворенно озирались по сторонам, ужиная за маленьким столиком, на котором горела свеча. Лица у них были обветрены. Они выставляли вперед животы, откидывались на спинки стульев, так что дерево трещало, и повторяли друг другу:

— Вот мы и приехали! Какое счастье! Мне кажется, что это сон!

Хотя была уже полночь, Пекюше пришло в голову пройтись по саду. Бувар не возражал. Они взяли свечу и, прикрывая ее старой газетой, прогулялись вдоль грядок. Им приятно было громко называть овощи:

— Смотри-ка, морковь! А, капуста!

Затем они осмотрели шпалерники. Пекюше старался найти почки. Иногда по стене внезапно пробегал паук, а их тени вырисовывались на ней в увеличенном размере, повторяя их движения. На травинках висели капли росы. Стояла совершенно черная ночь, и все было неподвижно в великом молчании, в великом покое. Вдали пропел петух.

Обе их комнаты сообщались маленькой заклеенной обоями дверью. Когда к ней придвинули комод, створки сорвались с петель, и теперь она зияла. Это было для них неожиданностью.

Раздевшись и лежа в постелях, они еще немного болтали, потом заснули: Бувар — на спине, разинув рот, с непокрытой головою; Пекюше — на правом боку, прижав колени к животу, в ситцевом колпаке, — и оба храпели в лунном свете, проникавшем сквозь окна.