Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— И у моего так же, — вздохнула Мари.

— Право, оставь! Ты нарочно так говоришь.

— Да он и впрямь такой. Ты его описала, будто знакома с ним.

— Вот видишь, оказывается, знаешь, а от меня скрыть хотела, — упрекнула ее Роза.

Они щебетали еще долго, и с уст Мари сорвалось несколько предательских слов: в темноте любовь сама жаждет откровенности.

— Ах, боже мой, Мари, вижу, он тебе нравится!

— Я этого не говорила.

— Не отпирайся, милая!

— Ну, если хочешь, я признаюсь, но, умоляю, никому не говори!

— Упаси бог, во мне можешь быть уверена, мы ведь обменялись: тайна за тайну!

— Сама видишь, у меня это вроде летнего дождя, — вздохнула Мари. — Прошло, прежде чем началось, только туман остался.

— Я одного не понимаю, душенька Мари, как ты хоть кого-то вчера могла выбрать в такой компании! Если б он еще был Патко! Это я могла бы понять: в конце концов Патко, должно быть, парень хоть куда. Ведь как часто, особенно в романах, благородная девушка влюбляется в красавца бандита. Даже красивый пастух овеян какой-то поэзией, но влюбиться в подмастерье — это, прости меня, все же shocking! [84] Шокирует (англ.)

— А твой разве принц?

— Мой — гусарский подпоручик, — со вздохом ответила Роза.

— И мой совсем такой, как гусарский подпоручик, только в штатском. А может, он даже переодетый граф.

— Видела бы ты, какая у моего фигура! Стройный, как олень!

— А мой, как тростник, гибкий!

— И какие у моего красивые, тоненькие усики!

— Может, как у жука-усача?

— Я бы попросила тебя воздержаться от оскорбительных замечаний. У него самые красивые усы во всей армии! И как лихо кверху закручены!

— Не лучше, чем у моего.

— А лукавая улыбка, когда он поддразнивает!

— А ласковый взгляд, когда он улыбается!

— Мой и происхождения благородного, он, можно сказать, аристократ.

— А мой из той аристократии, что не к королям, а к самому богу восходит. Природная аристократия! Среди королевских аристократов и горбатые, и хилые, и с носами приплюснутыми встречаются, а природную аристократию сила и красота создают.

— Но если и то и другое сочетается?

— Все равно, я с тобой не поменялась бы.

— Да у тебя и вкуса-то нет! Куда уж тебе судить!

Так состязаясь друг с другом, они иногда переходили на личности, отпускали колкие замечания, которые, вероятно, могли привести к ссоре, если бы в пылу соперничества, истощив запасы всех важных положительных качеств своих избранников, они не прибегали бы к таким, которые непременно должны были вызвать смех. Например, будто подпоручик Розики умеет свистеть, как дрозд, а охотник Мари щелкает пальцами, будто кнутом, а дым от сигары выпускает через нос.

— Ага! Теперь понимаю, тебе копченые носы нравятся. Ну, а мне они не нужны! Ха-ха-ха!

Однако постепенно в оживленное соперничество стали вкрадываться зевки. Фея сна Маймуна хоть и лениво, но неотвратимо приближалась и, наконец, склеила своими медовыми пальцами веки девушек. А ведь на сей раз, если б только захотела, могла она не закрывать им глаза, хоть это и входит в ее обязанности, а, наоборот, раскрыть их; будучи феей, она все знает, ей очень легко было шепнуть им: «Эх, девушки, девушки, нечего вам друг перед дружкой хвастаться, превознося своих милых, и спорить, какой из них лучше… не вздумайте еще и поссориться, ведь все ваши препирательства напрасны, обе вы об одном человеке толкуете…»

Но Маймуна занималась лишь своим делом: усыпила обеих девушек и отослала их в страну снов продолжать начатое наяву, — когда же утром они встали и солнечные лучи влились в окно, они стыдливо улыбнулись друг другу, словно им уже все было известно.

Хотя теперь у них нашлось бы достаточно интересных тем для разговора, Мари заметно искала одиночества. Она избегала даже Розу, часами бродила одна по винограднику, размышляя, грезя, наблюдая за плывущими по небу облаками. Куда они направляются, зачем, кто их посылает? А птицы почему порхают по воздушным путям — цель у них есть или просто наугад летят? И коли одна летит направо, другая налево, встретятся ли они когда-нибудь, а если встретятся, узнают ли друг друга? Откуда кукушке известно, сколько лет проживет тот, кто вопрос ей задал, и как она ответит, если вдруг спросят сразу двое? Что ощущает пчела, барахтаясь в лепестках розы? Над подобными проблемами ломала она голову, ибо были они в некотором родстве с самыми интимными, тайными ее раздумьями. А размышляла она над тем, не упрямством ли, не беспричинной ли спесью было бесследно исчезнуть, закрыть охотнику все пути, чтобы не мог он к ней приблизиться. Конечно, это было страшно жестоко! А как умолял ее бедный охотник — безусловно, единственное существо, полюбившее ее лишь за ее внешность, за то, что сама она понравилась ему, приглянулась.