Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Слушатели изумлялись, повариха Купецкая, принесшая кринку с молоком, даже перекрестилась, только госпожа Тоот весело рассмеялась.

— Да ведь это мой петушок, я вчера его да еще двух кур купила для бульона у бабы из Шомьовашархея. Курятника у нас нет, хлева тоже, вот я и заперла их в старый ящик в той комнате, где вы почивали. А когда вы приехали, я и забыла про них на радостях.

Слова Кристины вызвали оживление, и так начался день, под солнцем которого стал рассеиваться испуг вчерашнего вечера; впрочем, теперь на горе и вообще было шумно от песен сборщиков винограда, их веселого гиканья; от разложенных в виноградниках костров к небу поднимались дружелюбные ласковые столбы дыма. На крутых дорогах скрипели фургоны. Съехавшиеся со всей округи плохонькие цыганские оркестрики брели от давильни к давильне, пиликая на своих скрипочках. Шум, поднятый озорными ребятишками, прогнал остатки тишины, в ожидании первого виноградного сока из-под пресса мальчишки пускали змеев, летавших по путям шомьоских соколов. Вчера и позавчера их легкие тела были еще газетами, глашатаями свободы мысли, а сегодня, болтаясь у ребятишек на веревочке, они маялись на игривом ветерке.

Появление на горе людей полностью восстановило храбрость обитателей виллы. Госпожа Тоот вырыла свое серебре; а до истоков легенды о Патко докопался Михай Тоот, утром отправившийся в Папу купить кое-каких деликатесов для своих гостей. Его ожидали с любопытством, со смешанными чувствами: какие-то вести он принесет?

— Что ты слышал о Патко? — набросился на него Велкович.

— Все.

— То есть?

— Он ночевал в «Грифе». Я зашел туда выпить стаканчик пива и говорил с хозяином.

— Ну?

— Он сказал, что Патко действительно был на празднике молодых ремесленников, а потом ночевал в «Грифе».

— Его, разумеется, схватили?

— Да нет, утром он ушел, уехал.

— Как? Неужто не схватили? Возмутительно! Какая беспомощность! — вскричал Велкович.

— Его нельзя было схватить, — очень флегматично заметил Михай Тоот.

— Нельзя? — ужаснулся Велкович. — Этого только не хватало! Но почему нельзя?

— Просто потому, что это был вовсе не Патко.

— А кто ж он был? — раздались одновременно три разочарованных возгласа. В глазах у Мари мелькнул какой-то свет.

— Вы просто смешны со своим любопытством, — проговорил господин Тоот. — Не Патко он — и точка, обыкновенный проезжий, странствующий студент или что-то в этом роде. Одним словом, теперь уже неинтересно.

— Но как же так, как же? — допытывались все у Тоота, особенно Роза Велкович. Любопытно все-таки узнать, кто он такой и почему прошел слух, будто он Патко. Хочешь не хочешь, а пришлось Михаю Тооту выложить все, что он слышал. Он и сделал это, проворчав: «Ну, милая племянница, если тебя интересуют все, кто не зовется Патко, то любопытство твое больше моря, по нему, пожалуй, и корабли ходить могут».

Но Роза не обратила внимания на насмешку, она ласково погладила дядю по небритому подбородку, чем сразу сделала его разговорчивее.

— Говорят, он был на празднике, где никто его не знал, и там влюбился в какую-то неизвестную красотку.

Хорошо, что никто не смотрел на Мари, она вспыхнула, как пламя, покраснела до корней волос.

— И вот собирались, говорят, начать какой-то танец, на который он пассию свою пригласил, — продолжал господин Тоот, а Мари низко склонилась над тарелкой, будто и не слушала вовсе, занятая косточками от цыпленка, но сама жадно глотала каждое слово, куда там святая проповедь! — Ищут, стало быть, кавалера, а его и след простыл… ну, это бы еще ничего — не редкость, когда кавалер сбегает, разочаровавшись в девице… Мари вздрогнула. Мать спросила:

— Что с тобой, сердечко мое?

— Я, мама, испугалась, что косточка у меня в горле застряла.

— Осторожнее, детка, я знаю случайно углубиться в известные ей случаи Кристине не удалось, так как все хотели слушать хозяина, который продолжал следующим образом:

— А случается, девица так его очарует, что он уж из-за этого бежит куда глаза глядят… Но на сей раз исчезнувший танцор оставил на дереве ружье и ягдташ, вещи, как я слыхал, довольно ценные. Это и послужило толчком для мысли — фантазия-то разыгралась вовсю, — что неизвестный не кто иной, как наш друг Патко. Однако к вечеру дело заглохло, потому что неизвестный «sped» [83] Друг сердечный (нем.) , который попросту вспомнил вдруг о каком-то неотложном деле и помчался в город, намереваясь потом вернуться обратно, послал слугу из гостиницы за ружьем, переночевал в «Грифе», а сегодня утром, расплатившись, как полагается, по счету, отбыл с богом.