Дин Лин - Солнце над рекой Сангань

Наконец на сцене собрались руководители. Чэн Жэнь объявил собрание открытым.

— Отцы! Односельчане! — сказал он. — Сегодня мы празднуем возвращение земли ее настоящим хозяевам; наши деды и прадеды работали как скот, обливаясь по́том, но не имели земли, не имели ни еды, ни одежды. В чьих руках была земля?

— Помещики отняли у нас землю и грабили нас! — хором откликнулись снизу.

— … ныне, по программе коммунистов, у каждого пахаря должно быть свое поле. Как, по-вашему? Правильная эта политика партии — отдать землю в руки трудящихся?

— Правильная!

— Сейчас мы начнем раздавать документы. В них записано право на землю. Старые документы потеряли силу — мы их сожжем.

Радостным гулом откликнулись крестьяне на эти слова.

— Все это сделал наш председатель Мао. Он — путеводная звезда для всех бедняков Китая. Он далеко, в Яньани, но день и ночь думает о нас. Сегодня мы его зазвали к себе. Взгляните на его портрет. Поклонимся ему. Поблагодарим его!

— Поклонимся, поблагодарим председателя Мао!

— Поблагодарим! — подхватили все.

Чэн Жэнь обернулся, с любовью и уважением посмотрел на портрет и снова крикнул:

— Поклонимся, поблагодарим!

И все присутствующие — мужчины и женщины — трижды безмолвно склонили головы.

Снова обернулся к ним Чэнь Жэнь, и из толпы послышался возглас:

— Защищай председателя Мао! Да здравствует председатель Мао!

Когда шум утих, Ли Бао-тан сделал доклад о распределении земельных участков. Рассказав о работе комиссии, он в конце доклада объяснил, почему необходимо оставить Цянь Вэнь-гую и другим помещикам столько земли, чтобы хватило на пропитание. Если они склонились перед народом, перестали творить злые дела и выражают готовность трудиться, им нужно предоставить землю, иначе у них остается только один выход: воровство, грабеж, нищенство.

— Не дать им земли — значит лишить их средств к существованию. Тогда они снова сядут на нашу шею.

Разъяснения Ли Бао-тана вызвали смех, никто не настаивал больше на том, чтобы отобрать у помещиков всю землю.

Наконец воцарилась полная тишина — наступил момент раздачи документов. Каждый документ читали вслух; в нем указывался размер участка, его местонахождение, фамилия нового владельца. Крестьяне внимательно слушали, провожая глазами каждого, кто выходил получать документ. Счастливца разглядывали с любопытством, а он нес небольшую красную бумагу с таким напряжением, точно она весила тысячу цзиней.

Одни прятали документ в кошелек за пояс и бережно придерживали его сверху рукой, другие искали по сторонам грамотея, который прочитал бы им для верности: точно ли в бумаге значится все, о чем только что объявили с трибуны.

Когда раздача документов закончилась, стали распределять деньги, вырученные от продажи фруктов. Хотя все это заняло много времени, никто не проявлял нетерпения. Уже кончилась деловая часть, а никто и не думал уходить.

— Бей в барабан, давай фейерверк в честь праздника! — закричал Чэн Жэнь.

Крестьяне вслед за Ли Чаном стали выкрикивать лозунги. Эхом перекатываясь по горам, зазвучали удары гонга, дробь барабана, треск хлопушек. Среди общего шума нельзя было разобрать, что пели школьники. Взволнованные, охваченные безудержной радостью, все шумели, кричали и веселились как дети.

Чэн Жэнь снова крикнул что-то со сцены.

— Тише! Не пойте! Замолчите! Не шумите! — раздались окрики.

Но нелегко было успокоить веселую, жизнерадостную толпу.

Наконец все отчетливо разобрали слова Чэн Жэня:

— На демонстрацию!

Красное полотнище с лозунгом прикрепили к двум бамбуковым шестам и понесли впереди, как знамя. За ним шел оркестр, затем ополченцы и, наконец, жители деревни: сначала мужчины, потом женщины. Шествие замыкали школьники. Проходя мимо домов помещиков, демонстранты кричали:

— Долой феодалов-эксплуататоров! — и гул голосов сотрясал помещичьи дома. Все ворота были открыты настежь, но никто не показывался. Лишь иногда во дворе мелькала чья-то черная тень и полные страха глаза следили за праздничным шествием.

Когда демонстрация поравнялась с домом Цянь Вэнь-гуя, крики усилились:

— Долой лиходеев!

Жена Цянь Вэнь-гуя, не успевшая прошмыгнуть в ворота, стояла съежившись, оглядывая демонстрантов с таким тупым равнодушием, как будто никто из них ей не был знаком. Но вдруг она встрепенулась, глаза ее расширились от удивления, она качнула головой и крикнула дрожащим голосом:

— Хэйни! Хэйни!