— Разумеется, нет, я не вижу во всем этом ничего серьезного.
— Послушай, что произошло теперь. Ты знаешь, Сент — Обен иногда встречается с госпожой де Вернаж. Он гостил и у нас и в Реионвале. Так вот, сегодня ночью, когда маркиза, сидя возле меня, слушала со своим всегдашним царственным видом все те бредни, какие только приходили мне в голову, и, улыбаясь, примеряла это кольцо, которое — благодарение богу! — все еще у меня на пальце, знаешь, что ей вздумалось сказать мне? Что ей рассказывали об этом маскарадном приключении, что она знает о нем из достоверного источника, что Сент — Обен будто бы обожал эту гризетку и был в отчаянии, когда она его оставила, что, решив отомстить, он потребовал от меня удовлетворения, что я уклонился от дуэли и что тогда…
Голос Тристана прервался. В течение нескольких минут братья шли молча.
— Что же ты ответил? — спросил, наконец, Арман.
— Очень простую вещь. Я сказал ей следующее: «Маркиза, мужчину, который допускает, чтобы другой мужчина безнаказанно поднял на него руку, мы называем трусом, — вы прекрасно это знаете. А женщину, которая, зная об этом или думая, что это так, становится любовницей этого труса, мы тоже называем словом, которое не стоит произносить в вашем присутствии». После этого я взялся за шляпу.
— И она не стала тебя удерживать?
— Как лее! Сперва она хотела все это обратить в шутку и сказала, что я горячусь из‑за пустой болтовни. Затем она стала просить у меня прощенья в том, что нечаянно оскорбила меня, она даже как будто попыталась плакать. На все это я ответил ей только одно, — что не придаю никакого значения гнусным сплетням, которые не могут меня задеть, что она вольна думать и предполагать все, что ей угодно, и что я не приложу никаких стараний, чтобы ее разуверить. В заключение я сказал: «Я десять лет служу в армии, мои товарищи хорошо меня знают и вряд ли поверят вашей нелепой сказке; поэтому я уделю ей ровно столько внимания, сколько нужно, чтобы пренебречь ею», — Ты в самом деле так считаешь?
— Что ты! Если бы у меня возникло малейшее сомнение насчет того, как мне поступить, — я тотчас вспомнил бы, что я солдат и что у меня нет выбора. Неужели ты думаешь, что я позволю бездушной женщине шутить с моей честью, стерплю, чтобы она завтра рассказала эту грязную выдумку какой — ни^ будь кокетке ее же пошиба или кому‑нибудь из тех молокососов, которых она, по твоим же словам, сводит с ума? Неужели ты допускаешь мысль, что мое имя, твое имя, имя нашей матери станет предметом насмешек? О боже! Есть от чего содрогнуться.
— Да, — сказал Арман, — вот те невинные, изящные небылицы, которые наши дамы сочиняют для собственного удовольствия. Создать из пустяка скандальный роман, полный злодейств, — нет лучшего развлечения для их пустых голов. Но что же ты решил предпринять?
— Я решил сегодня же вечером ехать в Париж. Сент- Обен — тоже военный; он храбрец; я далек от мысли — избави бог! что он хоть единым словом дал повод к этой сплетне, которую, по всей вероятности, состряпала какая‑нибудь горничная; но я твердо решил привезти его сюда, и ему не труднее будет полным голосом сказать правду, нежели мне — выслушать ее. Бесспорно, мне предстоит щекотливый, малоприятный разговор. Невеселое это дело — прийти к товарищу и сказать ему: меня обвиняют в трусости. Но что поделаешь! В таких обстоятельствах все правильно и все должно быть дозволено: Повторяю— речь идет о том, чтобы защитить наше имя, и не будь я уверен, что оно выйдет из этой исторйи незапятнанным, я тут же сорвал бы с себя свой орден. Нужно, чтобы Сент — Обен заявил маркизе в моем присутствии, что ей передали нелепый слух и что люди, которые его пустили, — наглые лжецы. Но я хочу, чтобы вслед за этим объяснением маркиза выслушала и меня; хочу лицом к лицу с ней, без. всякой огласки, в самых вежливых выражениях преподать ей урок, которого она никогда уже не забудет; хочу доставить себе скромное удовольствие без стеснения высказать ей все, что я думаю о ее чванливости и лжедобродетели; я не стану соперничать с Бюсси д’Амбуазом [3] Бюсси д'Амбуаз Луи де (1549–1579) — знаменитый бретер своего времени.
, который сперва с опасностью для жизни отправился за букетом своей любовницы, а затем швырнул его ей в лицо, я поступлю более учтиво; но ведь неважно, как будет сказано веское слово, как бы оно подействовало, и я тебе ручаюсь, — спустя некоторое время маркиза, во всяком случае, станет мейее чванной, менее кокетливой и менее лицемерной.
Читать дальше