Франсуа Шатобриан - Атала

Каким непостижимым существом казалась мне Атала с ее непрерывными колебаниями между любовью и верой, самозабвенной нежностью и целомудренной чистотой, непреклонной гордостью и глубокой чувствительностью, возвышенностью души во всем значительном и щепетильностью в мелочах! Если она завладевала сердцем мужчины, то безраздельно: ее, пылкую и самовластную, можно было или беззаветно любить, или ненавидеть.

Две недели мы торопливо шли все вперед и вперед, пока не добрались до отрогов Аллеганских гор и одного из протоков реки Теннесси, которая впадает в Огайо. Под руководством Атала я из древесной коры смастерил каноэ, прошил тонкими сосновыми корнями, склеил камедью. И вот мы поплыли по течению.

Обогнув небольшой мыс, мы увидели на левом берегу индейское селение Стикоэ, его пирамидальные гробницы и развалины жилищ; потом справа появилась долина Кеоу; ее замыкала гора Джор с примостившейся на склоне деревней, носящей то же название. Дальше реку сжали утесистые берега. Вдали солнце клонилось к закату. Никто не нарушал торжественной пустынности этих мест; за весь день мы увидели лишь одного охотника-индейца — опершись на лук, он застыл на вершине скалы, как статуя, воздвигнутая духу-покровителю девственных земель.

В согласии с безмолвной природой безмолвствовали и мы. Внезапно все окрест огласилось пением изгнанницы; прочувствованно и печально пела она о покинутой родине:

«Блажен, кто никогда не созерцал дыма праздничных костров на чужбине, кто сидел на пиршествах лишь среди своих соплеменников.

Если бы голубая сойка с берегов Месшасебе спросила у вьюрка из Флориды: „На что ты так жалостно сетуешь? Разве нет у тебя здесь кристальной воды, и прохладной тени, и пищи, изобильной, как в лесах твоей родины?“ — „Да, — ответил бы залетный вьюрок, — но гнездо мое было в жасминовом кусте; кто вернет его мне? И разве это солнце сравнится с солнцем моей саванны?“

Блажен, кто никогда не созерцал дыма праздничных костров на чужбине, кто сидел на пиршествах лишь среди своих соплеменников.

Странник устал после долгого пути, в печали он садится отдохнуть. Вкруг него кровли людских жилищ, но ему негде преклонить голову. Странник стучится в дверь хижины, он оставляет за порогом свой лук, он просит приюта. Хозяин делает знак рукой, странник забирает лук и возвращается в пустыню.

Блажен, кто никогда не созерцал дыма праздничных костров на чужбине, кто сидел на пиршествах лишь среди своих соплеменников.

Чудесные истории, рассказанные у семейного очага, сердечные излияния, согретые нежностью, привязанности всей жизни, без которых ее и не представишь, вы до краев наполняли дни и ночи тех, кто никогда не покидал родной стороны. Они покоятся в отчей земле, с ними неразлучны лучи заходящего солнца, слезы друзей, благостыня веры!

Блажен, кто никогда не созерцал дыма праздничных костров на чужбине, кто сидел на пиршествах лишь среди своих соплеменников!»

Так пела Атала. Стояла полная тишина, только волны еле слышно плескались, расступаясь перед нашим каноэ. Порою слабое эхо вторило ее жалобам, ему откликалось другое третье, с каждым разом все более слабое; мнилось, души любовников, некогда столь же несчастных, как мы, привлеченные трогательным напевом, услаждались, подхватывая слова и шепотом передавая их от горы к горе.

Меж тем безлюдье, и всегдашняя близость того, кого любишь, и даже невзгоды с каждым днем все больше разжигали нашу любовь. Атала уже почти не сопротивлялась мне, страсть, одолевая плоть, брала верх над добродетелью. То и дело взывая к своей матери, она словно пыталась умиротворить ее разгневанную тень. Случалось, Атала спрашивала меня, не слышу ли я горестного голоса, не вижу ли языков пламени, вырывающихся из-под земли? А я, хотя изнемогал от усталости, по-прежнему страстно ее желал и, думая о том, что, быть может, сгину в этих бескрайних лесах, сто раз на дню готов был сжать в объятиях свою избранницу, сто раз на дню предлагал ей построить хижину на берегу реки и там, вдали от всего мира, поселиться вдвоем. Но она не сдавалась. «Неужели ты забыл, — говорила она, — что жизнь воина принадлежит его отчизне? Много ли значит женщина в сравнении с долгом, который ты обязан исполнить? Будь стойким, сын Уталисси, не ропщи на судьбу. Сердце мужчины подобно речной губке: в безветрие она впитывает прозрачную струю, а когда небо насылает непогоду, она разбухает от тинистой влаги. Но смеет ли губка говорить: „А я-то была уверена, что грозы меня минуют, что я не изведаю палящего зноя?“»