Эрвин Штриттматтер - Чудодей

Хозяйка ткнула вилкой в кастрюлю, достала сардельку и положила ее в тарелку Софи.

«Сюда сардельку, сюда!» Станислаус притопывал ногами под столом, от напряжения его бросило в пот. Хозяйка немного помедлила, прежде чем выловить из кастрюли сардельку для Фрица. Станислаус не спускал с хозяйки сверлящего взора. А что ж ему, мастеру тайных сил, ложиться спать, не отведав сардельки? Для Станислауса хозяйка отрезала только половину сардельки. Хозяйка положила ее на его тарелку, переложила вилку в левую руку, а правой влепила Станислаусу оплеуху. Она прозвучала как выстрел.

— Вот тебе, похотливый олух! — Она пригладила свои растрепанные волосы. — Я тебе покажу, как пялить глаза на жену хозяина, будто на уличную девку.

Она пригладила платье на груди и с кастрюлей сарделек скрылась в комнате. Молчание. Из-за печки доносилось пение сверчка. Фриц сидел бледный как лед. А у Станислауса щеки пылали. Нирвана нанесла ответный удар. Он действовал из корыстных побуждений. Фриц зажал руки коленями. В левом ухе у Станислауса звенело, как звенит на ветру телеграфный провод.

— Да брось, — утешал его Фриц, — сардельки-то мы получили.

И он впился зубами в сардельку так, что она скрипнула. Станислаус боролся с подступившими слезами.

— Она еще об этом пожалеет, когда в один прекрасный день сляжет больная.

Фриц Латте стукнул кулаком по столу, и сарделька на тарелке Софи подпрыгнула. Софи вскочила и с круглыми от страха глазами убежала.

— Не хочет есть гипнотическую сардельку! — И Фриц переложил сардельку Софи в свою тарелку.

Об истории с сардельками все скоро позабыли, но не Станислаус. Он словно язык проглотил.

— Ты что, из-за оплеухи все мучаешься, да? — спросил Фриц.

Станислаус промолчал.

— Я бы ей этого не спустил. Она у меня три дня рукой не пошевелила бы.

Станислаус не мог допустить, чтобы ненависть к хозяйке взяла над ним верх. В истории с сардельками она была не хозяйкой, а всего лишь безвольным орудием Нирваны. Душа Станислауса должна была опять очиститься, стать как белая шелковая бумага.

Минуло три дня. Хозяин ушел играть в скат. Хозяйка осталась дома. Ей было как-то одиноко, и она решила поужинать в кухне вместе со всеми, Станислаус чувствовал, что ее взгляд так и впивается в него. Он в смущении смотрел только на свои белые от муки шлепанцы. Ему неохота было получить еще оплеуху.

Хозяйка раздавала крутые яйца. Станислаус получил два, Фриц только одно. Он пнул Станислауса под столом и прошептал:

— Опять ты за свое? Давай и мне второе яйцо!

Станислаус ничего не предпринимал. Просто этим вторым яйцом хозяйка как бы просила прощения за оплеуху. Он в замешательстве смотрел на настенный календарь, решив не есть это оплеушное яйцо. Фриц под столом наступил ему на ногу, он отодвинул свою ногу. Но чужая нога делалась все настойчивее. И тут Станислаус заметил, что это была нога хозяйки. Он выскользнул из шлепанца. Хозяйка не сводила с него страстного взгляда. Он покраснел.

Тысячи мыслей роились у него в голове, когда он поднимался к себе в комнату. На темной лестнице он наткнулся на что-то мягкое, на теплое человеческое тело. Он чуть не закричал.

— Тсс!

Две руки обняли его. Мясистые губы прижались к его уху.

— Не кричи, мой мальчик, это я.

Станислаус ощутил на своем ухе слюнявые губы похотливой хозяйской жены. Его пробрала дрожь. Хозяйка прижала его к себе.

— Идем, идем, — хрипло шептала она, — теперь ты увидишь меня всю, всю увидишь!

Вопль! Толчок! Станислаус ринулся вниз по лестнице и спрятался на темном дворе. Он перестал понимать этот мир.

На другой день хозяйка не встала с постели. Было объявлено, что она больна.

— Это ты ее, что ли, загипнотизировал? — шепнул ему Фриц в пекарне. — Вот это правильно, нечего оплеухи раздавать.

Когда Станислаус пришел в кухню завтракать, Софи бросилась бежать с криком:

— Ты колдун, колдун! Это ты заколдовал госпожу, и она заболела.

Из лавки вышел хозяин.

— Околдовал он ее, околдовал!

Хозяин смерил Станислауса грозным взглядом и бросился вслед за Софи:

— Постой! И скажи, что он сделал.

Станислаус стоял в кухне и смотрел, как поднимается и опускается крышка на кипящей кастрюле. А вещи тоже покоряются его взгляду? Нет, они его не слушались. В кастрюле варился ванильный крем, это он поднимал и опускал крышку. Крем вылез из кастрюли и с шипением разлился по плите. Станислаус обрадовался, что желтая жидкость пришла в движение не из-за его тайных сил. В голове у него все кипело, как в этой кастрюле: откуда он знает, что хозяйка проболеет три дня? Или тайные силы так выросли, что он теперь и вперед видит? Или просто он опять увидел такие же синие губы сердечной больной, какие видел у жены управителя, у дочери пономаря и у мамзели в замке?