Томас (Пауль Томас) Манн - Ранние новеллы [Frühe Erzählungen]

Затем пришел господин Кнаак — ясно вижу, как он в утреннем фланелевом костюме в голубую полоску танцующим шагом подходит со стороны кургауза и, приподняв соломенную шляпу, останавливается вне нашего круга. Что ему хотелось сюда идти, я не верю, более того, убежден, с души воротило, что пришлось почтить драку своим присутствием; но положение, сложные отношения с воинственной и весьма по-мужски настроенной молодежью, видно, его к тому вынудили. Смуглый, красивый, жирный (жирный особенно в области бедер), в зимнюю пору он как приватно, по домам, так и публично, в казино, давал уроки танцев и этикета, а летом занимал должность устроителя праздников и комиссара по плаванию при кургаузе в Травемюнде. Честолюбивый взгляд, плавающая, плавная походка (причем сначала он ставил на землю носок, сильно выворачивая его наружу, и лишь затем опускал всю ступню), самовлюбленная ученая речь, сценическая уверенность, неслыханная, демонстративная изысканность манер — он являлся предметом восторгов женского пола; мужской же мир (а особенно подрастающие скептики) относился к нему с некоторым недоверием. О положении Франсуа Кнаака в жизни я размышлял часто и всегда находил его странным и фантастическим. Сын маленьких людей, он со своим тщательным попечением о самом что ни на есть изысканном образе жизни просто летал в воздусях и, не принадлежа к обществу, получал от него жалованье в качестве наставника и хранителя его нравственных идеалов. Яппе с До Эскобаром тоже являлись его учениками, не на частных уроках, как Джонни, Братштрём и я, а на публичных курсах в казино; и именно здесь натура господина Кнаака подвергалась наиболее резкой оценке молодых людей (ибо мы, частные ученики, были мягче). Мужчина, учивший обходительному обращению с девушками, мужчина, о котором ходили неопровергнутые слухи, что он носит корсет, который мог кончиками пальцев подхватить полы сюртука и присесть в книксене, который выделывал антраша и неожиданно подпрыгивал в воздух, чтобы там, наверху, подрыгать ножками и пружинисто плюхнуться обратно на паркет: да мужчина ли это вообще? Таковое подозрение выпало на долю господина Кнаака, его личности и образа жизни; и провоцировали подозрение как раз чрезмерная уверенность и высокомерие этого человека. Разрыв в летах был значителен, и утверждали (странно даже представить!), что в Гамбурге у него имелись жена и дети. Это его свойство — взрослость — и то обстоятельство, что видели его только в танцзале, уберегали его от изобличения и разоблачения. Умеет ли он отжиматься? Да и умел ли когда-нибудь? Обладает ли мужеством? Силен ли? Короче, можно ли считать его благородным человеком? Он не оказывался в ситуациях, где мог проявить более важные качества, которые стали бы противовесом салонным искусствам и способствовали бы его респектабельности. Но находились мальчики, во всеуслышанье и без обиняков называвшие его обезьяной и трусом. Вероятно, он это знал, потому и пришел сегодня продемонстрировать интерес к серьезной драке и прослыть своим среди молодежи, хотя вообще-то как комиссар по плаванию не имел права терпеть незаконные поединки. Но, по моему убеждению, чувствовал он себя здесь не особенно уютно и очевидно понимал, что ступил на скользкую тропу. Некоторые из собравшихся следили за ним холодным взглядом, а сам он с беспокойством оглядывался, не идут ли еще зрители.

Он вежливо извинился за опоздание. Его, сказал он, задержали переговоры с дирекцией курорта относительно субботнего раута.

— Дуэлянты на месте? — строго спросил он затем. — Тогда можно начинать.

Опершись на трость и скрестив ноги, все так же вне нашего круга, он прихватил нижней губой мягкий каштановый ус, придав взору мрачное выражение знатока.

Яппе и До Эскобар встали, отбросили сигареты и начали готовиться к бою. До Эскобар — тот на лету, с впечатляющей скоростью. Шляпу, пиджак и жилет он кинул на землю и, отстегнув также галстук, воротничок и подтяжки, бросил до кучи и их. Затем выпростал из брюк розовую рубашку с манжетами, проворно выбрался из рукавов и предстал в красно-белом полосатом исподнем трико, с середины плеча обнажавшем желтоватые, уже поросшие черными волосами руки.

— Прошу, сударь! — быстро выйдя на середину круга, пророкотал он с грохочущим «р» и, выпятив грудь, провернул плечи в суставах… Серебряный браслет он оставил.

Яппе, еще не готовый, обернулся и, приподняв брови, но почти закрыв глаза, с минуту смотрел ему в ноги, будто хотел сказать: «Ну, погоди. Я разберусь с тобой и без этого выпендрежа». Встав против До Эскобара, Яппе, хоть и был шире в плечах, показался далеко не таким атлетичным и решительным. Ноги в обтягивающих брюках со штрипками слегка кривились вовнутрь, а мягкая, уже несколько пожелтевшая рубашка с широкими рукавами на пуговицах и серые резиновые подтяжки вообще никуда не годились, полосатое же трико и особенно черные волосы на руках До Эскобара производили чрезвычайно воинственное и опасное впечатление. Оба побледнели, но у Яппе это больше бросалось в глаза, так как обычно он бывал краснощек. У него было курносое лицо жизнерадостного и несколько брутального блондина с веснушчатой перемычкой на переносице. У До Эскобара же нос был короток, прям и оттянут книзу, а над выпяченными губами виднелся черный налет усов.