Рюрик Ивнев - Юность

— Милая, — и вдруг Борину руку выше локтя сжимает крепкая рука Владимира Александровича. — Вы — прелесть.

— Владимир Александрович вы забываетесь.

— Не буду, не буду.

Снизу доносится музыка, говор толпы, смех, выкрики дирижеров с убийственным произношением. Все это смешивается с шумом, звоном стекла, чьим-то шепотом, убедительным, резким.

— Нет. Нет. Никогда.

— Никогда?

— Нет. Нет. То — есть, только не теперь.

Глаза Владимира Александровича смотрят зло и решительно.

— А когда же?

— Не знаю, не знаю, право.

— Нет, теперь.

В прихожей теснота, давка, пахнет потом, сукном, духами и тем особенным запахом женского платья, который бывает после нескольких часов танцев, возбуждаемого веселья, разговоров. Боря такой чуждый и нелепый самому себе в этом странном наряде пробирается за Владимиром Александровичем, который отталкивая довольно бесцеремонно окружающих, протягивает Борин №-ок швейцару.

— Ну, право, не сердитесь, я вас прошу. — Борины губы приближаются к чьим-то чужим, горячим, почти незнакомым и целуют страстно и долго.

— Когда Владимир Александрович слишком сильно обнимает Борю, он вздрагивает, как-то сжимается.

— Нельзя, нельзя.

Пауза.

— Зачем вы меня мучаете?

— Я вас не мучаю.

— А как это называется, по-вашему?

Боря молчит.

— Я вас почти не знаю, Владимир Александрович, даже фамилию Вашу не расслышал. Надо познакомиться поближе.

— Вот вам моя визитная карточка, если мало одной, я могу дать две, три, сколько хотите.

— Не грубите, это не поможет. Нельзя быть таким… — Боря не докончил начатой фразы. Подумал: «Не надо было с ним связываться, такие пойдут на все. — Становится жутко. — А вдруг узнает? Боже, какой позор, скандал. Что он сделает? Удавит? Плюнет? Или просто сконфузится?»

— Вам не холодно?

— Нет.

— Вы жметесь.

— Это так.

Деревья склоняют свои ветви почти над головой, был недавно дождь, пахнет сыростью, деревьями. Лихач несется быстро, быстро.

— Как хорошо…

— Ну, так пойдемте.

— Мы и так идем.

— Нет, ко мне…

— Что вы?

— Ну, к вам.

— Ах, да нет же, ведь я не одна, поймите же, — Боре становится жутко, холодно, хочется скорее вернуться домой, в свою комнату зарыться в подушки, отдохнуть. — Я устала.

— Владимир Александрович нервничает, грубит.

— Нечего претворяться, сказала бы раньше, я бы не терял даром времени.

— Как вам не стыдно. Я вылезаю.

Извозчик стал.

— Нет, нет, милая, простите. Вы видите, я влюблен, я теряю голову, ну простите же меня, больше не буду.

Горячий поцелуй, снова что-то темное, неясное, сладкое. Одна минута слабости. Боря думает: «Пусть будет дальше ужас, позор, лишь бы теперь». В крепких объятиях Владимира Александровича спокойно. Боря что-то вспоминает.

— Владимир Александрович, на этой неделе обещаю. Я вам напишу, назначу свидание, только если вы согласны на… Понимаете. Я не могу многого.

— Как хотите. Милая, милая, я не могу так.

Боря читает письмо, послание, объяснение Владимира Александровича. На конверте написано: «Ольге Константиновне Бутковцевой. До востребования». Это он, Боря — Ольга Константиновна Бутковцева. Боря улыбается. Но в тоже время ему грустно. Как быть? Ему нравится Владимир Александрович, нравится очень. Но он такой решительный, ненасытный. С ним нельзя больше встречаться. Опасно. Он будет требовать ласк, объятий… Поцелуями не ограничится. Боря читает письмо и, улыбаясь, думает о своем горе. А, если бы… Но как, как это сделать? Как все равно напрасно.

Стук в дверь.

— К вам можно?

— Кто там? Я немного не одет. Теперь можно. Карл Константинович? Я очень рад.

— Почему так официально, почему не Карлуша?

— Ах, это все равно, но я очень рад.

— Очень?

— Да. Да.

— Когда вы приехали?

— Недавно.

— И не дали мне знать. Очень хорошо.

— Но я не успел.

— Ну, все равно, я вас всегда разыщу ведь, Карл Константинович, вы должны мне дать совет, уж так и быть я буду с вами совсем откровенен.

— Пора бы. Я к вам так расположен.

— Но вы не сердитесь.

— Нет, что вы.

— Я познакомился на балу в Технологическом с одним студентом, он мне очень нравится, но он такой грубоватый, решительный, а, я забыл сказать, что я был в дамском, ну понимаете, как быть?

Лицо Карла Константиновича стало вдруг грустным, потухшим.

— Вот видите, вы рассердились.

— Нет. Нет. Я только хочу вас спросить, Боря, зачем это вам?

— То есть как?

— Так зачем вам это все? Эти маскарады, переодевания, риск получить оскорбление? Ведь у вас есть друг, который вас любит, который готов сделать для вас все. Что вам еще надо? Разве вас может удовлетворить любовь, полученная обманом, хитростью или за деньги. Вы знаете, что вас любят, отчего же… — вдруг Карл Константинович склонился как-то боком вниз, на кресло, почти упал, замолчал, вынул платок. Было что-то жалкое, жалкое в его фигуре.