Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Я всталъ, одѣлъ сапоги и побѣгалъ по комнатѣ, чтобъ согрѣться. Окна заиндевѣли. Я выглянулъ въ окно — шелъ снѣгъ, густой слой его лежалъ на камняхъ и на водопроводѣ на дворѣ.

Я бродилъ по комнатѣ, царапалъ ногтями стѣну, стучалъ указательнымъ пальцемъ по половицамъ и прислушивался внимательно — безъ опредѣленнаго намѣренія, но съ важнымъ и сосредоточеннымъ видомъ, какъ-будто мнѣ предстоитъ совершить очень значительное дѣло. По временамъ я говорилъ громко и безпрерывно, такъ что самъ слышалъ: «Боже праведный, да вѣдь это сумасшествіе!» Но затѣмъ я продолжалъ все тѣ же нелѣпыя дѣйствія. Нѣкоторое время спустя, можетъ-быть по истеченіи нѣсколькихъ часовъ, я овладѣлъ собой, закусилъ губы и собрался съ духомъ, насколько могъ. Этому долженъ быть конецъ; я отыскалъ себѣ стружку для жеванія и съ рѣшительностью принялся за писаніе.

Съ величайшими усиліями вывелъ еще два короткихъ предложенія, двадцать жалкихъ, вымученныхъ словъ, но дальше не могъ продолжать. Все было кончено, голова моя была пуста; и я не могъ, абсолютно не могъ работать дальше и таращилъ глаза на неоконченную страницу, на странныя дрожащія буквы, копошившіяся подобно крохотнымъ насѣкомымъ; въ концѣ-концовъ я ничего не понималъ, ничего не соображалъ.

Время шло. До меня доносился шумъ со двора, топотъ лошадей; въ конюшнѣ слышался голосъ Іенса Олафа, кричащаго на лошадей. Я былъ совершенно истомленъ и только по временамъ чмокалъ губами; я ничего не могъ дѣлать; что-то ужасно давило грудь.

Начинало темнѣть. Я обезсиливалъ все болѣе и болѣе и былъ принужденъ, наконецъ, лечь на кровать. Чтобъ погрѣть руки, я проводилъ пальцами по волосамъ вдоль и поперекъ, вырывая при этомъ ослабѣвшія пряди, которыя цѣплялись за пальцы или разсыпались по подушкѣ. Въ ту минуту я совсѣмъ не думалъ о нихъ; какъ-будто это вовсе не касалось меня, какъ-будто у меня останется еще достаточно волосъ.

Снова я попытался вырваться изъ этого оцѣпенѣнія, превращавшаго меня въ какой-то призракъ. Я вскочилъ, ударилъ себя по колѣну, крикнулъ, какъ только позволяла мнѣ моя больная грудь, и снова упалъ. Ничего не помогало! Я умиралъ безпомощнымъ, съ широко раскрытыми глазами, пристально смотрящими наверхъ.

Наконецъ, я сунулъ въ ротъ указательный налецъ и началъ его сосать. Въ мозгу какъ-будто что-то зашевелилось, мысль, сумасшедшая фантазія: не укусить ли? Недолго думая, я закрылъ глаза и стиснулъ зубы.

Я вскочилъ, наконецъ-то я очнулся. Изъ пальца сочилась кровь, которую я понемногу слизывалъ. Мнѣ не было очень больно, ранка была небольшая, но я сразу пришелъ въ себя; я покачалъ головой и подошелъ къ окну, гдѣ нашелъ кусочекъ тряпки, которою и обвязалъ себѣ палецъ. Въ то время, какъ я этимъ былъ занятъ, глаза заволоклись слезами, и я тихо заплакалъ; этотъ тощій укушенный палецъ представлялъ изъ себя такой грустный видъ. — Боже! до чего пришлось дожить!

Мракъ густѣлъ. Очень возможно, что я дописалъ бы въ этотъ вечеръ мою статью, если б-ь у меня была бы свѣчка.

Голова моя прояснилась, мысли пришли въ порядокъ и боль успокоилась; я уже не чувствовалъ голодъ такъ рѣзко, какъ нѣсколько часовъ тому назадъ. Очевидно, я смогу выдержать до завтрашняго дня. Кто знаетъ, можетъ-быть мнѣ дадутъ взаймы свѣчку, если я объясню лавочнику свое положеніе. Въ лавочкѣ меня знаютъ; я покупалъ тамъ не разъ хлѣбъ въ лучшія времена, когда у меня водились деньжонки. Несомнѣнно мнѣ дадутъ свѣчку на честное слово.

И въ первый разъ, спустя долгое время, я старательно пообчистился, снялъ упавшіе волосы съ воротника пиджака, насколько удалось это сдѣлать въ потемкахъ, и ощупью спустился внизъ; по лѣстницѣ.

Выйдя на улицу, мнѣ пришло въ голову: не лучше ли попросить хлѣба? Я остановился въ нерѣшительности и задумался. Ни въ какомъ случаѣ, сказалъ я себѣ, наконецъ. Къ сожалѣнію, я не въ состояніи переносить пищу; начнутся опять всякія исторіи съ видѣніями, предчувствіями и безумными затѣями, я не окончу статьи во-время, а къ «Командору» нужно явиться, пока онъ меня еще не забылъ. Ни въ какомъ случаѣ. Я остановился на свѣчкѣ. И съ этой мыслью; вошелъ въ лавочку.

Около прилавка стояла какая-то женщина и дѣлала закупки; около нея лежатъ маленькіе пакеты. Приказчикъ мнѣ знакомый и знающій, что я иногда покупаю хлѣбъ, оставляетъ на время покупательницу, заворачиваетъ, ни слова не говоря, хлѣбъ въ газетную бумагу и суетъ его мнѣ.

— Нѣтъ, на этотъ разъ я хотѣлъ попросить у васъ свѣчку, — говорю я. Я говорю это очень тихо и скромно, чтобъ не разсердить его и не разстроить этимъ всѣ мои надежды на свѣчку.