Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Что-то опять стучитъ на мостовой, полицейскій переходитъ черезъ мостъ. Я сидѣлъ со слезами на глазахъ и вдыхалъ воздухъ, совсѣмъ внѣ себя отъ этого лихорадочнаго веселья. Я началъ громко разговаривать, разсказывалъ себѣ что-то о бумажной трубочкѣ, подражалъ движеніямъ несчастнаго полицейскаго, заглядывалъ въ свою пустую руку и повторялъ, не переставая: «Онъ кашлянулъ, когда ее бросалъ! Онъ кашлянулъ, когда ее бросалъ!» Къ этимъ слезамъ я присоединилъ еще другія и варіировалъ происшествіе на всѣ лады и передѣлалъ фразу, наконецъ, такъ: «Онъ кашлянулъ разъ — кхё-хе!»

Былъ уже поздній вечеръ, когда кончилось мое веселье. Потомъ на меня нашло какое-то мечтательное спокойствіе, какая-то нѣга, которой я не противодѣйствовалъ. Становилось все прохладнѣе, легкій вѣтерокъ взбудоражилъ перламутръ моря; корабли, мачты которыхъ рѣзко обрисовывались на небѣ, казались черными, ощетинившимися морскими чудовищами.

Я не чувствовалъ больше страданій, голодъ сдѣлалъ ихъ тупыми; я ощущалъ пріятную пустоту и легкости существованія.

Я положилъ ноги на скамейку и облокотился. Въ этой позѣ всего полнѣе чувствовалось мною блаженство одиночества. На душѣ ни облачка, никакого непріятнаго чувства, насколько я могу вспомнить; нѣтъ ни желаній, ни потребности невозможнаго. Я лежалъ съ открытыми глазами; въ этомъ состояніи я былъ чужой самъ себѣ — и былъ такимъ далекимъ отъ всего.

Ни звука, ни движенія. Мягкая темнота скрывала отъ меня весь міръ, и мною овладѣлъ покой, — лишь пустой шопотъ темноты монотонно звучалъ у меня въ ушахъ. А вотъ тамъ эти темныя чудовища, они подплывутъ ко мнѣ, когда наступить ночь, и унесутъ меня далеко за море въ чужія страны гдѣ нѣтъ ни одной человѣческой души. И они отнесутъ меня во дворецъ принцессы Илаяли, гдѣ ждетъ меня невиданная роскошь. Она возсѣдаетъ въ сіяющей залѣ, гдѣ все изъ сплошного аметиста, на тронѣ изъ желтыхъ розъ, и она махнетъ мнѣ рукой, когда я войду, чтобы привѣтствовать ее, и скажетъ мнѣ: «добро пожаловать», когда я подойду къ ней ближе и стану на колѣни.

— Я сама и моя страна привѣтствуютъ тебя, рыцарь! Вотъ уже двадцать весенъ, какъ я жду тебя и зову въ свѣтлыя звѣздныя ночи; когда ты печалился, я плакала здѣсь, когда ты спалъ, я навѣвала тебѣ роскошные сны!.. — И красавица беретъ меня за руку, идетъ со мной и ведетъ меня черезъ длинныя залы, гдѣ толпы народа кричатъ ура; черезъ ярко освѣщенные сады, гдѣ триста молодыхъ дѣвушекъ играютъ и рѣзвятся. И вотъ мы во второмъ залѣ, гдѣ все изъ смарагда. Тамъ свѣтится солнце, въ галлереяхъ и залахъ раздается пѣніе хоровъ, чарующій ароматъ несется мнѣ навстрѣчу. Я держу ея руку въ своей рукѣ и чувствую, какъ что-то волшебное протекаетъ въ мою кровь; я обнимаю ее за талію, а она шепчетъ: «Не здѣсь, иди за мной дальше!» И мы входимъ въ красную залу, гдѣ блещутъ рубины, и я падаю на землю. Я чувствую, какъ ея руки обнимаютъ меня, дыханіе ея касается моего лица, и она шепчетъ: «Добро пожаловать, возлюбленный мой. Цѣлуй меня!.. цѣлуй меня!.. Сильнѣй… сильнѣй…»

Я вижу надъ своей головой звѣзды, и мои мысли утопаютъ въ ихъ блескѣ.

Меня разбудилъ полицейскій. Я лежалъ на скамейкѣ, безжалостно возвращенный къ жизни, къ страданіямъ.

Моимъ первымъ ощущеніемъ было удивленіе, что я нахожусь подъ открытымъ небомъ. Но вскорѣ это настроеніе уступило мѣсто желчному отчаянію; я чуть не плакалъ отъ боли, что я все еще живу. Когда я спалъ, шелъ дождикъ, мое платье было насквозь мокро, и я чувствовалъ ледяной холодъ во всѣхъ своихъ членахъ. Темнота усилилась, и я съ трудомъ могъ разглядѣть черты городового.

— Ну-у! — сказалъ онъ. — Извольте-ка теперь встать.

Я тотчасъ же поднялся; если бъ онъ мнѣ приказалъ моментально лечь обратно, я такъ же повиновался бы! Я чувствовалъ себя совсѣмъ забитымъ и безсильнымъ; да къ тому же въ эту самую минуту голодъ опять началъ давать себя чувствовать.

— Подождите! — крикнулъ мнѣ вслѣдъ полицейскій, — ваша баранья голова забыла шляпу! Ну-у, теперь идите!

У меня было такое ощущеніе, какъ-будто я что-то забылъ, и я пробормоталъ разсѣянно: «Благодарю васъ, покойной ночи!»

Я, шатаясь, побрелъ дальше.

Если бы у меня былъ хоть маленькій кусочекъ хлѣба. Маленькій ломтикъ, отъ котораго можно было бы откусить на ходу. И я представлялъ себѣ именно тотъ сортъ хлѣба, котораго я бы поѣлъ такъ охотно. Я ужасно мучился голодомъ, я желалъ смерти, я сдѣлался сантиментальнымъ и плакалъ. Не было конца моимъ страданіямъ. Вдругъ я остановился посреди улицы, ударилъ ногой и началъ громко ругаться. Какъ назвалъ меня полицейскій? Бараньей головой? Я покажу ему, что это значитъ — называть меня бараньей головой. Съ этими словами я повернулъ и побѣжалъ назадъ. Я весь кипѣлъ отъ злости.