Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона)

Весь день мы колесили по лѣсу, каждый со своими собственными мыслями. Мы ничего не застрѣлили, мы давали промахъ за промахомъ, потому что мы думали совсѣмъ о другихъ вещахъ, а не объ охотѣ. Въ полдень Гланъ пошелъ впереди меня, какъ-будто онъ хотѣлъ предоставитъ мнѣ болѣе удобный случай сдѣлать съ нимъ то, что мнѣ хотѣлось; онъ шелъ какъ разъ передъ самымъ дуломъ ружья, но я снесъ и эту насмѣшку. Вечеромъ мы вернулись домой; ничего не случилось.

— Я подумалъ: — Можетъ-быть, онъ хоть теперь приметъ все это къ свѣдѣнію и оставитъ Маггіэ въ покоѣ.

— Это — самый длинный день во всей моей жизни, — сказалъ Гланъ вечеромъ, когда мы стояли у хижины.

Больше между нами ничего не было сказано.

Всѣ послѣдующіе дни онъ былъ въ самомъ мрачномъ настроеніи, вѣроятно все изъ-за того же письма. — Я этого не вынесу, нѣтъ, я этого не вынесу! — говорилъ онъ иногда по ночамъ, такъ что его голосъ былъ слышенъ на всю хижину. Его раздражительность доходила до того, что онъ не отвѣчалъ на самые дружелюбные вопросы нашей хозяйки, и онъ даже стоналъ во время сна. — У него что-то тяжелое на совѣсти, — думалъ я; но почему же онъ не ѣдетъ домой? Его гордость не позволяла ему, онъ не хотѣлъ быть изъ тѣхъ, кто возвращается послѣ того какъ онъ разъ былъ отвергнутъ. Я встрѣчалъ Маггіэ каждый вечеръ. Гланъ больше съ ней не разговаривалъ. Я замѣтилъ, что она перестала жевать; она совсѣмъ больше не жевала; я порадовался этому и подумалъ:- Она больше не жуетъ, недостаткомъ меньше, и я люблю ее за это вдвое! — Однажды она спросила о Гланѣ; она спросила очень осторожно: — Онъ нездоровъ? Уѣхалъ?

— Если онъ не уѣхалъ и не умергъ, — отвѣчалъ я, — то онъ, вѣроятно, лежитъ дома — это мнѣ совершенно безразлично. Невозможно дольше его терпѣть.

Но, проходя мимо хижины, мы видѣли Глана; онъ лежалъ на цыновкѣ, на землѣ, подложивъ руки подъ голову, и смотрѣлъ въ небо.

— Да вотъ онъ лежитъ, — сказалъ я. Маггіэ пошла прямо къ нему, прежде чѣмъ я успѣлъ ее удержать, и сказала веселымъ голосомъ: — Я больше не жую, посмотрите. Ни перьевъ, вы монетъ, ни лоскутковъ — я ничего больше не жую. — Гланъ едва взглянулъ на нее и продолжалъ преспокойно лежать; и мы съ Маггіэ прошли дальше. Когда я упрекалъ ее, что она не исполнила своего обѣщанія и опять заговорила съ Гланомъ, она отвѣчала, что хотѣла только его пристыдить.

— Да, это хорошо, проучи его, — сказалъ я; — но, значитъ, ты ради него перестала жевать?

Она не отвѣчала. Что это она не хочетъ отвѣчать?

— Слышишь, отвѣчай, это ты ради него сдѣлала!

— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣчала она тогда, — это было ради тебя.

Я и не могъ ничего другого подумать. И зачѣмъ ей было дѣлать что-нибудь ради Глана?

Маггіе обѣщала прійти ко мнѣ вечеромъ, и она дѣйствительно пришла.

Она пришла въ 10 часовъ, я слышалъ ея голосъ; она громко разговаривала съ ребенкомъ, котораго вела за руку. Почему она не входила и почему она была съ ребенкомъ? Я наблюдаю за ней, и у меня мелькнуло предчувствіе, что она даетъ сигналъ, разговаривая такъ громко съ ребенкомъ; я вижу также, что она смотритъ на чердакъ, на окно Глана. Быть-можетъ онъ кивнулъ ей въ окнѣ или поманилъ ее, когда услышалъ, что она разговариваетъ на улицѣ? Во всякомъ случаѣ я понималъ, что совсѣмъ не нужно смотрѣть наверхъ, когда говоришь съ ребенкомъ внизу, на землѣ.

Мнѣ хотѣлось выйти къ ней и взять ее за руку; но въ эту самую минуту она оставила руку ребенка; она оставила ребенка стоятъ у двери хижины, а сама вошла въ дверь. Ну, наконецъ-то она идетъ, я хорошенько проучу ее, когда она придетъ!

Я стою и слушаю, какъ Маггіэ входитъ въ сѣни, я не ошибаюсь, она почти у самой моей двери. Но вмѣсто того, чтобы войти ко мнѣ, я слышу ее шаги на лѣсенкѣ, ведущей на чердакъ, къ конурѣ Глана. Я распахиваю свою дверь, но Маггіэ уже наверху, дверь захлопывается за нею, и я больше ничего не слышу.

Это было въ 10 часовъ.

Я возвращаюсь къ себѣ въ комнату, сажусь, бѣру ружье и заряжаю его, несмотря на глухую ночь. Въ полночь я поднимаюсь по лѣсенкѣ и начинаю подслушивать у двери Глана. Я слышу Маггіэ, я слышу, что ей хорошо съ Гланомъ, и я опять спускаюсь. Въ часъ я опять поднимаюсь, все тихо. Я дожидаюсь у дверей, когда они проснутся; три, четыре часа, они проснулись въ пять.

Хорошо, подумалъ я. И я ни о чемъ другомъ не думалъ, какъ только о томъ, что они проснулись и что это хорошо.

Но вскорѣ послѣ этого донесся до меня шумъ и суетня внизу въ хижинѣ, изъ комнаты моей хозяйки, и я долженъ былъ поспѣшно спуститься, чтобы не быть застигнутымъ врасплохъ.