Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона)

— Нѣтъ, онъ представляетъ изъ себя нѣчто, представляетъ нѣчто! — кричала она, и голосъ прерывался у нея отъ гнѣва. — Онъ представляетъ изъ себя нѣчто гораздо большее, нежели это думаешь ты, лѣсной житель. Но подожди, онъ поговоритъ съ тобой, я попрошу его объ этомъ. Ты не вѣришь, что я его люблю, но ты увидишь, что ошибаешься; я выйду за него замужъ, я буду днемъ и ночью о немъ думать. Помни же, что я говорю: я люблю его! Пусть только Ева сюда придетъ, ха-ха, Богъ свидѣтель, пусть приходитъ, мнѣ это совершенно безразлично. Да, я вижу, что мнѣ нужно отсюда уйти…

Она пошла отъ хижины внизъ по тропинкѣ, сдѣлала нѣсколько маленькихъ, поспѣшныхъ шаговъ, повернулась еще разъ съ мертвенной блѣдностью въ лицѣ и простонала:

— Никогда не попадайся мнѣ больше на глаза…

Листва пожелтѣла, картофельная трава высоко раскинулась и была въ цвѣту, охотничья пора опять наступила. Я стрѣлялъ куропатокъ, тетеревовъ и зайцевъ. Въ одинъ прекрасный день я застрѣлилъ орла. Безмолвное, высокое небо, прохладныя ночи, ясные гулы и милые звуки въ лѣсахъ и поляхъ. Широкій и мирный покоился міръ…

— Я больше ничего не слышалъ отъ господина Мака относительно двухъ гагарокъ, которыхъ я подстрѣлилъ, — сказалъ я доктору.

— Этимъ вы обязаны Эдвардѣ, - отвѣчалъ онъ. — Это я навѣрное знаю, я слышалъ, она воспротивилась этому…

«Я не обязанъ ей», подумалъ я.

Бабье лѣто, бабье лѣто! Тропинки лежатъ точно полосы среди увядающаго лѣса. Каждый день появляется новая звѣзда. Мѣсяцъ мерцаетъ какъ тѣнь, золотая тѣнь, погруженная въ серебро…

— Богъ съ тобой, Ева, ты замужемъ?

— Развѣ ты этого не зналъ?

— Нѣтъ, я этого не зналъ.

Она молча сжала мнѣ руку.

— Богъ съ тобой, дитя, что намъ теперь дѣлать?

— Что хочешь. Можетъ-быть, ты еще не уѣдешь; я буду счастлива, пока ты здѣсь.

— Нѣтъ, Ева!

— Нѣтъ, да, да! Ну, хоть пока ты здѣсь.

У нея безпомощный видъ, и она все время сжимаетъ мою руку.

— Нѣтъ, Ева, уходи! Никогда больше!

И ночи проходятъ и дни наступаютъ; уже третій день со времени того разговора. Ева идетъ съ ношей черезъ дорогу. И сколько дровъ переноситъ этотъ ребенокъ за лѣто изъ лѣсу!

— Оставь свою ношу, Ева, и дай мнѣ посмотрѣть такіе ли у тебя голубые глаза?

Глаза у нея были красные.

— Нѣтъ, улыбнись мнѣ опять, Ева. Я не могу дольше противостоять тебѣ, я твой, я твой…

Вечеръ. Ева поетъ; я слышу ея пѣніе, и теплота разливается у меня по тѣлу.

— Ты поешь сегодня, Ева?

— Да, мнѣ весело.

И такъ какъ она меньше меня ростомъ, она подпрыгиваетъ, чтобъ обнять меня за шею.

— Но, Ева, ты поцарапала свои руки? Боже мой, зачѣмъ ты ихъ исцарапала?

— Это пустяки.

Ея лицо удивительно сіяетъ.

— Ева, ты говорила съ господиномъ Макомъ?

— Да, одинъ разъ.

— Что ты сказала и что онъ сказалъ?

— Онъ ужасно жестокъ съ нами, онъ заставляетъ моего мужа день и ночь работать въ амбарѣ и меня тоже онъ приставляетъ къ всевозможнымъ работамъ.

— Зачѣмъ онъ это дѣлаетъ'?

Ева уставилась въ землю.

— Почему онъ это дѣлаетъ, Ева?

— Потому, что я тебя люблю.

Но откуда онъ это можетъ знать?

— Я ему это сказала.

Пауза.

— Дай Богъ, чтобы онъ не былъ жестокъ съ тобою, Ева!

— Но это ничего не значитъ, ничего не значитъ!

И голосъ ея звучалъ въ лѣсу, какъ тихая, дрожащая пѣсня.

Листва желтѣетъ. Время къ осени. На небѣ еще больше появилось звѣздъ, и мѣсяцъ похожъ на серебряную тѣнь, погруженную въ золото. Холодъ не чувствуется, нѣтъ, только прохладная тишина и кипучая дѣятельность въ лѣсу. Каждое дерево стояло и думало. Ягоды созрѣли.

И вотъ наступило двадцать второе августа я вмѣстѣ съ нимъ три желѣзныхъ [1] Въ желѣзныя ночи между 22 и 25 августа въ этой широтѣ начинаются первые морозы. ночи.

Первая желѣзная ночь. Въ 9 часовъ заходитъ солнце. Матовая темнота ложится на землю, показываются двѣ звѣзды, а часа два спустя слабый свѣтъ луны. Я брожу по лѣсу со своимъ ружьемъ и со своей собакой, набирая костеръ, и свѣтъ моего огня падаетъ между стволами сосенъ. Мороза нѣтъ.

— Первая изъ желѣзныхъ ночей! — говорю я. И сильная, смущающая душу радость проникаетъ меня насквозь при мысли о времени и мѣстѣ…

Люди, птицы, звѣри до здравствуетъ эта одинокая ночь въ лѣсу, въ лѣсу! Да здравствуетъ мракъ и шопотъ Бога среди деревьевъ, нѣжное, простое благозвучіе тишины, зеленая листва и желтая листва! Да здравствуютъ звуки жизни, собака, фыркающая въ травѣ, нюхающая землю!