Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Десять дней отсрочки — неодолимое искушение. И ему действительно нравились добрые, лишенные комплексов Хиксы. Сквозь все богатство в них чувствовались честность и простота, как если бы от дорогих атрибутов их настоящей жизни исходил аромат их родных прерий. Просто пообщаться с этими людьми было словно принять освежающую ванну. Когда яхта причалила в Неаполе, он согласился, поскольку они были так ужасно добры, плыть с ними дальше, на Сицилию. И когда старший стюард, собираясь в Неаполе на берег в последний раз перед отплытием, спросил: «Не нужно ли отнести письма на почту, сэр?» — он ответил, как отвечал на всех предыдущих остановках: «Спасибо, не нужно».

Сейчас они направлялись на Родос и Крит — Крит, где он никогда не бывал и куда так жаждал попасть. Несмотря на конец сезона, погода стояла изумительная: мелкие волны плясали перед яхтой, на небе не было ни облачка, и крепкие скулы «Ибиса» даже не покачивались, разрезая летящие гребни волн.

На яхте были только хозяева и их дочь — и, конечно, неизменные Эльдорада Тукер и мистер Бек. Знаменитый археолог, который должен был присоединиться к ним в Неаполе, в последний момент прислал телеграмму с извинениями, и Ник подметил, что если миссис Хикс бесконечно оправдывалась за отсутствие великого человека, то Корал просто улыбалась и ничего не говорила.

По правде сказать, мистер и миссис Хикс были наиболее приятны, когда бывали предоставлены самим себе. В компании мистер Хикс рисковал быть излишне радушным, а миссис Хикс путала даты и имена, желая объять в беседе всю культуру. Но в присутствии одного Ника, их давнего спутника в путешествиях, они блистали природной простотой, и мистер Хикс во всеуслышание рассуждал о своих инвестициях, а миссис Хикс вспоминала первые дни замужней жизни в Апекс-Сити, когда, едва завидев их новый дом на Эсхил-авеню, она сразу подумала: «Как же я буду мыть все эти окна?»

Как предположил Ник, отсутствие мистера Баттлса было для них серьезной потерей: мистер Бек не мог надеяться когда-нибудь заменить его. Не говоря уже о непостижимой способности к языкам и почти сверхчеловеческом умении составлять письма с уговорами к известным людям, Баттлс имел представление об археологии и общей культуре, на которое миссис Хикс приучилась полагаться, — увы, ее собственная память не соответствовала широте ее интересов.

Дочь могла бы, вероятно, помочь ей; но не в привычке мисс Хикс было опекать родителей. Она была чрезвычайно добра к ним, но предоставляла им, так сказать, развиваться самостоятельно, сама же следовала собственным курсом саморазвития. Какая-то мрачная страсть к знаниям наполняла душу этой странной девушки: казалось, ее интересуют лишь новые возможности увеличить свой запас фактов. Они были мало расцвечены фантазией и еще меньше поэзией, но тщательно каталогизированы и аккуратно расставлены по полочкам в ее большом рассудительном мозгу и всегда доступны, как тома в современной публичной библиотеке.

Ник находил нечто успокоительное в этом курьезе рационального интеллекта. Больше всего ему хотелось освободиться от того клубка сентиментальности, соблазна, настроений, порывов и внезапных противоречий, которые переплелись в Сюзи. Сюзи была не особой любительницей чтения: ее багаж знаний был мал, она выросла среди людей, которые страшились идей, как заразных болезней. Но, особенно в первое время, когда Ник вкладывал книгу ей в руки или читал ей стихи, ее быстрый ум способен был тотчас же увидеть произведение в новом свете и, глубоко проникнув в содержание, извлечь новый смысл. Какая жалость, что это тонкое понимание, интуитивная проницательность по большей части тратились на проникновение в мысли вульгарных людей ради извлечения выгоды — с детских лет растрачивались на все эти отвратительные хитрости ради «устройства» в жизни!

А зримая красота — насколько она была ей небезразлична! Он не догадывался об этом или, скорей, не был в этом уверен до того дня, когда, гуляя с ней по Парижу, затащил ее в Лувр и они стояли перед маленьким «Распятием» Мантеньи. Он не смотрел на картину или на впечатление, которое она произвела на Сюзи. Его в тот момент больше интересовал Корреджо и Фрагонар, смешной «Урок музыки» последнего и смелые языческие радости Антиопы, [22] Имеется в виду полотно Антонио Корреджо «Юпитер и Антиопа» (1525), хранящееся в парижском Лувре. а затем он не обнаружил ее рядом; когда же нашел, она стояла, забыв о нем, забыв обо всем: на лице отблеск того трагического неба, губы дрожат, на длинных ресницах слезы. И такой бывала Сюзи…