Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Разсказывать исторію лейтенанта Бонди, не значитъ ли нарушать довѣренность? Но тутъ причина извиняетъ мой поступокъ. Это добрый, прекрасный и благородный характеръ. Почему должны бы мы, жалкіе льстецы; удивляться только тѣмъ людямъ, которымъ все удается въ этомъ мірѣ? Когда пишемъ мы повѣсть, наше увѣсистое, грубое воображеніе стремится только къ тому, чтобы женить героя на богатой невѣсть и сдѣлать его наслѣдственнымъ лордомъ. Какой ложный, гадкій урокъ для нравственности! И однако же мнѣ также хотѣлось бы мечтать о счастливой Утопіи, подъ облачнымъ небомъ мирной страны, гдѣ другъ мой, кроткій лейтенантъ, при входъ на палубу своего корабля, нашелъ бы въ строю всю команду, пушки въ честь его выбросили бы изъ жерлъ своихъ огромное пламя (только безъ шума и безъ этого отвратительнаго запаха, которымъ отличается порохъ), и гдѣ бы привѣтствовали его, какъ адмирала сэра Джэмса, или сэра Джозефа, или — куда ужь ни шло — какъ лорда виконта Бонди, кавалера всѣхъ орденовъ, какіе только есть на свѣти.

Я думаю, что этотъ, хотя и неполный, каталогъ довольно подробенъ, для того чтобы ознакомить читателя съ наиболѣе замѣчательными личностями, плывшими на леди Мэри-Вудъ. Въ одну недѣлю мы такъ привыкли къ этому пароходу, что были на немъ, какъ дома. Къ капитану, самому добрѣйшему, заботливому, расторопному и дѣятельному изъ капитановъ, мы чувствовали сыновнее и братское уваженіе; къ эконому, который доставлялъ намъ удивительный комфортъ и кормилъ отлично, — полнѣйшую благодарность; къ прислугѣ, быстро накрывавшей столъ и проворно переносившей тазы и рукомойники, — всевозможное расположеніе. Какъ дулъ вѣтеръ и по скольку узловъ шли мы, все это вносилось куда слѣдуетъ; обо всѣхъ встрѣченныхъ на пути корабляхъ, о ихъ вооруженіи, тоннахъ, націи, направленіи, — развѣ не записывалъ съ удивительной точностью лейтенантъ, сидя каждую, ночь за своей конторкою, передъ огромнымъ листомъ, красиво и таинственно разлинованнымъ широкой линейкой? Да, я уважалъ всѣхъ, отъ капитана до матроса, и даже еще ниже: до повара, который, потѣя посреди кострюль передъ печкою, посылалъ вамъ, въ знакъ особеннаго расположенія, пряди волосъ своихъ въ суповой мискѣ. И такъ, пока не остыли еще чувства и воспоминаніе, простимся съ добрыми товарищами, которые перевезли васъ въ своемъ маленькомъ ящикѣ, составленномъ изъ желѣза и дерева, черезъ Британскій каналъ, Бискайскій заливъ и Атлантику, отъ Соутгэмптона до Гибралтарскаго пролива.

Предположите, что представители всѣхъ народовъ, какіе только есть на землѣ, столпились въ Уэппинѣ или Портсмутъ-Пойнтѣ, въ своихъ національныхъ костюмахъ и мундирахъ, съ своимъ языкомъ и обычаями, — и вотъ вамъ главная улица Гибралтара, которая одна только и называется здѣсь улицею. Всѣ же прочіе промежутки между рядами домовъ зовутся скромненько проходами или лэнами, какъ, напримѣръ, Бомбъ-лэнъ, Бэтери-лэнъ и т. д. Евреи и Мавры составляютъ господствующее населеніе главной улицы; изъ оконъ «Красавца Матроса» и «Лихой Морской Лошади,» гдѣ наши англійскіе моряки попиваютъ джинъ и пиво, несутся звуки хоровой пѣсни: Вдали я дѣвушку оставилъ за собою; тогда какъ сквозь рѣшетку испанской венты достигаютъ до васъ стукъ кастаньетъ и заунывное дребезжанье гитары. Очень любопытвое зрѣлище представляетъ эта улица вечеромъ, когда при яркомъ свѣтѣ фонарей шумно движется вдоль нея густая толпа, очень разнообразно одѣтыхъ прохожихъ. Тутъ увидите вы и смуглыхъ Мавровъ въ бѣлыхъ или красныхъ бурнусахъ, и загорѣлыхъ испанскихъ контробандистовъ, въ какихъ-то изогнутыхъ шапкахъ, надѣтыхъ сверхъ шелковаго платка, обхватившаго ихъ голову, и пьяныхъ матросовъ съ военныхъ и купеческихъ кораблей, носильщиковъ, Гануэзцевъ, жителей Галиціи и небольшіе отряды солдатъ, идущихъ на смѣну своихъ товарищей, которые содержатъ безчисленные караулы въ разныхъ частяхъ города.

Нѣкоторые изъ нашихъ товарищей отправились въ испанскую венту, какъ въ мѣсто болѣе романтическое, нежели англійская гостинница; другіе же предпочли клубъ Коммерческаго сквера, о которомъ уже заранѣе составилъ я очень выгодное понятіе, думая найдти въ немъ заведеніе ничѣмъ не хуже извѣстнаго лондонскаго клуба на Чарлсъ-Стритъ, съ такимъ же блестящимъ освѣщеніемъ я прилично одѣтыми офицерами, распивающими портвейнъ. Можетъ быть, во времена губернатора О'Гара онъ былъ и дѣйствительно очень хорошъ, но теперь устарѣлъ и мѣстами позаплѣсневѣлъ. Хотя его превосходительство Больверъ жилъ здѣсь, и я не слыхалъ, чтобы онъ жаловался на недостатокъ комфорта; однакоже другія, менѣе знаменитыя особы, не считаютъ обязанностью подражать его скромности. Да и какъ не ворчать? Половина удовольствій и непріятностей туриста соединена съ трактирной жизнью, и онъ можетъ говорить о гостинницахъ несравненно основательнѣе и живѣе, нежели о какихъ-нибудь историческихъ событіяхъ, заимствованныхъ изъ книги. Но все-таки этотъ клубъ — лучшая гостинница Гибралтара и указать на него полезно, потому что не всякій же путешественникъ, намѣревающійся посѣтить Гибралтаръ, можетъ видѣть искусанныя блохами физіономіи нашихъ товарищей, которые на другое же утро обратились въ бѣгство изъ испанской венты и пришли искать убѣжища въ клубѣ, въ этой лучшей гостинницѣ самаго прозаическаго и неудобнаго для жизни города.