Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Въ Лиссабонѣ, гдѣ стали мы на якорь въ полночь, былъ снаряженъ особый катеръ, на которомъ матросы увезли отъ насъ посланника, оказывая ему всѣ знаки внѣшняго почтенія. Этотъ быстрый отъѣздъ въ темнотѣ ночи привелъ насъ въ неописанное удивленіе.

Въ слѣдующій день присоединился къ намъ другой епископъ, который свалился отъ морской болѣзни на койку, только лишь покинутую бейрутскимъ архіепископомъ.

Епископъ былъ толстый, тихій и добрый на взглядъ старикъ, въ четырехъ-рогой шапочкѣ, съ красивой зеленой и золотой перевязью, которая охватывала широкую грудь и спину его; на немъ была черная ряса и узкіе красные чулки; мы везли его изъ Лиссабона къ низменному берегу Фаро, гдѣ былъ онъ главнымъ пасторомъ.

Едва успѣли мы удалиться на полчаса отъ мѣста нашей якорной стоянки въ Тагѣ, какъ епископъ слегъ уже въ койку. Всю эту ночь и весь слѣдующій день дулъ свѣжій вѣтеръ, и добрый епископъ явился посреди насъ, когда мы были уже въ десяти миляхъ отъ пурпуровыхъ холмовъ Альгарва, передъ которыми стлался желтый, песчаный берегъ, усеянный деревушками. Мы смотръ-ли на эту картину въ телескопы, съ палубы парохода.

Тутъ, прыгая по волнамъ, отдѣлился отъ берега маленькій катеръ, съ широкимъ парусомъ, блестѣвшимъ надъ бѣлымъ и голубымъ флагомъ Португаліи. Быстро шелъ онъ навстрѣчу пароходу, и капитанъ Куперъ загремѣлъ: «Stop her!» Послушная леди Мэри-Вудъ перестала вертѣть колесами, и къ койкѣ добраго епископа принесли вѣсть, что за нимъ пришелъ катеръ, и что наступилъ часъ его.

Тихо вышелъ онъ на палубу и задумчиво смотрѣлъ, какъ восемь матросовъ съ крикомъ и энергическими тѣлодвяженіями приваливали катеръ къ боку парохода. Вотъ опустили лѣстницу; слуга епископа, въ желто-голубой ливреѣ, словно «Эдинборгской Обозрѣніе», сбросилъ въ катеръ багажъ владыки съ своими собственными ботфортами, въ которыхъ разъѣзжаетъ онъ по Фаре на откормленныхъ мулахъ, исполняя курьерскія обязанности, а вслѣдъ за пожитками самъ спустился по лѣстницѣ. Дошла очередь до епископа; но онъ долго не могъ отважиться на такой подвигъ. Крѣпко пожималъ онъ намъ руки, то и дѣло раскланивался, нисколько впрочемъ не торопясь уѣхать. Наконецъ капитанъ Куперъ, положивъ руку на плечо его, сказалъ строгимъ, хотя и почтительнымъ голосомъ: «Senor Bispo! Senor Bispo!» Не зная по испански, я не могу судить правильно ли было это сказано; но что слова капитана произвели магическое вліяніе на робкую душу епископа — этотъ фактъ не подверженъ сомнѣнію. Добрый старикъ боязливо посмотрѣлъ вокругъ себя, взялъ подъ мышку четырехъ-рогую шапочку, поднялъ длинную рясу такъ, что мы увидали красные чулки, и началъ спускаться по лѣстницѣ, дрожа всѣмъ тѣломъ отъ ужаса. Бѣдный старичокъ! Какъ желалъ бы я пожать еще разъ его трепещущую руку. Да, полюбилъ я этого мягко-сердечнаго старика. Будемъ надѣяться, что добрая экономка сваритъ ему овсяной кашицы, поставитъ ноги его въ теплую воду и комфортабльно уложитъ въ постель, когда онъ возвратится на Фаро. Матросы почти цѣловали его, принимая въ катеръ; но онъ не обращалъ вниманія на ихъ ласки. Чу! вдали, съ другой парусной шлюпки, раздался въ честь его выстрѣлъ. Но вѣтеръ дуетъ съ берега, и кто знаетъ скоро ли доберется добрый старикъ до своей кашицы?

Ничего не скажу я объ улыбкѣ и взорахъ Испанки, ѣхавшей съ нами изъ Кадикса. Черезъ-чуръ живыя манеры ея не согласовались съ моимъ понятіемъ о приличіи. Умолчу о прекрасныхъ страдалицахъ, подругахъ этой Испанки, которыя лежали на палубѣ съ болѣзненной улыбкою и женственной покорностью судьбѣ своей. Не буду распространяться о героизмъ дѣтей. Имъ становилось дурно, какъ только начинали они ѣсть сухари, и однако же эта дрянь хрустѣла на зубахъ у нихъ послѣ каждаго припадка морской болѣзни. Я упомяну только о другомъ страдальцѣ, о добромъ лейтенантѣ, хранителѣ депешъ ея величества, который несъ тяжелый крестъ свой съ самою трогательной и благородной покорностью.

Этотъ человѣкъ принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которымъ на роду написано терпѣть постоянныя неудачи. Я полагаю, что недостатокъ счастія и скромная карьера такихъ личностей, достойны столько же благосклоннаго вниманія, какъ и блестящіе подвиги болѣе рѣзкихъ и счастливыхъ характеровъ. Сидя со мною на палубѣ и весело посматривая на закатъ солнца, старый лейтенантъ кратко сообщилъ мнѣ исторію своей жизни. Вотъ уже тридцать семь лѣтъ плаваетъ онъ по морю. Лейтенантъ Пиль, контръ-адмиралъ принцъ Жуанвиль и другіе начальники, о которыхъ не мѣсто упоминать здѣсь, много моложе его по службъ. Онъ очень хорошо образованъ, и не смотря на свое скромное положеніе, пребольшой охотникъ до біографій великихъ людей, до путевыхъ записокъ и сочиненій историческихъ. Неудачи нисколько не озлобили его противъ своей профессіи. «Еслибы, сказалъ онъ мнѣ, сдѣлался я завтра же мальчикомъ, я охотно началъ бы путь свой съизнова. Многіе изъ моихъ школьныхъ товарищей далеко обогнали меня, но многіе изъ нихъ и мнѣ позавидуютъ; стало быть, жаловаться на судьбу свою нечего.» И вотъ покойно разъѣзжаетъ онъ по бѣлому свѣту съ депешами ея величества, является къ адмираламъ въ своей старой, лосной шляпѣ, и развивайся крошечный флагъ его не на носу маленькаго ялика, а на гротъ-мачтѣ стопушечнаго корабля, — ей-ей, онъ и тогда не гордился бы имъ болѣе. Жалованья получаетъ Бонди двѣсти фунтовъ въ годъ; у него есть старуха мать и сестра, которыя живутъ гдѣ-то въ Англіи, и я готовъ биться объ закладъ (хотя, клянусь честью, онъ ни слова не говорилъ мнѣ объ этомъ), что имъ удѣляется хорошая часть изъ этого огромнаго оклада.