Вирджиния Вулф - По морю прочь

— Хёрст, я забыл сказать, что…

— Две минуты, — сказал Хёрст, поднимая палец.

Он благополучно перенес в себя последние слова абзаца.

— Что ты забыл сказать? — спросил он.

— По-твоему, ты уделяешь достаточное место для чувств? — спросил мистер Хьюит. Он опять забыл, что хотел сказать.

Пристально посмотрев на безупречного Гиббона, мистер Хёрст улыбнулся вопросу своего друга. Он отложил книгу и стал рассуждать.

— Я считаю, что ты человек исключительно беспорядочного ума. Чувства? А чему еще мы уделяем место? Любовь мы ставим выше всего, а остальное — где-то под ней. — Левой рукой он указал на вершину пирамиды, а правой — на ее основание. — Но ты ведь встал с постели не для того, чтобы сказать мне это? — добавил он со строгим видом.

— Я встал с постели, — рассеянно сказал Хьюит, — чтобы просто поговорить, наверное.

— Я пока разденусь, — сказал Хёрст. Оставшись в одной сорочке, склоненный над тазом, мистер Хёрст поражал уже не величием своего интеллекта, а жалким видом молодого, но безобразного тела: он был сутул и настолько тощ, что кости его шеи и плеч были разделены темными желобками.

— Женщины вызывают у меня интерес, — сказал Хьюит, который сидел на кровати, положив подбородок на согнутые колени и не обращая внимания на раздевание мистера Хёрста.

— Они же так глупы, — отозвался Хёрст. — Ты сидишь на моей пижаме.

— Неужели правда глупы? — спросил Хьюит.

— Думаю, на этот счет не может быть двух мнений, — сказал Хёрст, резво перебегая через комнату. — Если, конечно, ты не влюблен — в эту толстуху Уоррингтон?

— Не в одну толстуху, а во всех толстух, — вздохнул Хьюит.

— Те, что я видел сегодня, не толстые, — сказал Хёрст, взявшийся стричь ногти на ногах, несмотря на присутствие Хьюита.

— Опиши их, — попросил Хьюит.

— Ты же знаешь, что я не умею описывать! — сказал Хёрст. — По-моему, женщины как женщины. Они все одинаковы.

— Нет, вот здесь мы с тобой не сходимся, — заметил Хьюит. — Я вижу различия повсюду. Нет двух человек, хоть в чем-нибудь одинаковых. Взять нас с тобой, к примеру.

— Я тоже так думал когда-то, — сказал Хёрст. — Но теперь все люди распределились на типы. Не бери нас, возьми эту гостиницу. Всех здешних обитателей можно очертить кругами, за которые они никогда не выйдут.

(— Говорят, курицы от этого дохнут, — пробормотал Хьюит.)

— Мистер Хьюлинг Эллиот, миссис Хьюлинг Эллиот, мисс Аллан, мистер и миссис Торнбери — один круг, — продолжал Хёрст. — Мисс Уоррингтон, мистер Артур Веннинг, мистер Перротт, Эвелин М. — другой; затем — местные, наконец — мы.

— Мы в своем круге одиноки? — спросил Хьюит.

— Вполне, — сказал Хёрст. — Если и пытаться из него выйти, ничего не получится. Эти попытки лишь вносят неразбериху.

— Я не курица в круге, — сказал Хьюит. — Я голубь на вершине дерева.

— Интересно, не это ли называется вросшим ногтем? — сказал Хёрст, осматривая большой палец на левой ноге.

— Я перелетаю с ветки на ветку, — продолжил Хьюит. — Мир прекрасен. — Он лег на спину, подложив руки под затылок.

— Неужели действительно приятно жить с таким туманом в голове? — спросил Хёрст, посмотрев на друга. — Отсутствие цельности — вот что в тебе удивляет, — продолжал он. — К двадцати семи годам, а это почти тридцать, ты, похоже, не сделал никаких выводов. Компания старушенций воодушевляет тебя так, будто тебе три года.

Хьюит окинул взглядом костлявого юношу, который, замолкнув на минуту, аккуратно сметал обрезки ногтей в камин.

— Я тебя уважаю, Хёрст, — заметил Хьюит.

— А я тебе завидую — кое в чем, — сказал Хёрст. — Во-первых, завидую твоей способности не думать; во-вторых, ты нравишься людям больше, чем я. Женщины тебя любят, наверное.

— Вот это, наверное, самое главное, да? — спросил Хьюит. Теперь он лежал на спине, рукой чертя в воздухе неровные круги.

— Конечно, — сказал Хёрст. — Но трудность не в этом. Трудность в том, чтобы найти подходящий предмет.

— В твоем круге нет кур?

— Ни намека, — сказал Хёрст.

Хотя они были знакомы уже три года, Хёрст ни разу не слышал истинную историю любовных привязанностей Хьюита. В обычных разговорах само собой подразумевалось, что их было много, но в откровенных беседах молодые люди этой темы избегали. У Хьюита было достаточно денег, чтобы не работать, он оставил Кембридж после двух семестров — из-за разногласий с университетским начальством, после чего стал путешествовать, ничем особенно не занимаясь, — поэтому его жизнь во многом не походила на жизнь большинства его знакомых.