Вирджиния Вулф: Дом с привидениями

Порою, очнувшись, слышишь, как тихо стукнула дверь. Это по дому, рука об руку, проходили они, что-то трогали, куда-то заглядывали, что-то искали здесь и там — два призрака.

«Это здесь», — говорила она. «И там тоже!» — подхватывал он. «И наверху», — чуть слышно вздыхала она. «И в саду», — шептал он. «Тише, — повторяли оба, — не разбуди их».

Но вы не будили нас. Нет. «Они что-то ищут: вот отодвигают штору, — скажешь себе и пробежишь глазами одну-две страницы. — Наконец-то отыскали», — вздохнешь с облегчением и сделаешь пометку на полях. Потом, устав от чтения, отложишь книгу, оглядишься: в доме никого, все двери настежь, блаженно воркуют лесные голуби, да с фермы доносится треск молотилки. «Зачем я здесь? Что ищу?» Руки мои пусты. «Может быть, наверху?» Там, на чердаке, яблоки. И снова вниз; в саду все недвижно, только книга соскользнула в траву.

Они нашли это в гостиной. И никто не увидел их. В окне отражались яблоки, отражались розы; зеленели в стекле листья. Едва они вошли, как яблоко чуть заметно повернулось золотистым бочком. Двери распахнуты, и вот уже что-то стелилось по полу, поднималось по стенам, оплетало потолок — что это? Руки мои пусты. По ковру скользнула тень пролетевшего дрозда; из бездонной тишины выплывало голубиное воркование. «Тут, тут, тут, — тихо выстукивало сердце дома. — Сокровище тут; комната…» Внезапно дом затих. Значит, они искали сокровище?

Но свет тотчас померк. Может, это в саду? Там тьма пряла свою пряжу, опутывала деревья, подстерегая заблудившийся солнечный луч. Хрупкий, легкий луч, холодно пронзавший сумрак, луч, томивший меня, все сиял за стеклом. Смерть — это стекло; смерть разделяет нас; сотни лет назад она первой увела с собой женщину, осиротила дом, наглухо завесила окна, наполнила комнаты тьмой. Он покинул дом, покинул ее, отправился на север, потом на восток, видел звезды, плывущие в южном небе; вернулся к холодному очагу у подножья холмов. «Тут, тут, тут, — радостно билось сердце дома. — Сокровище — твое».

Ветер бушует в аллее. Раскачивает деревья, гнет их. Лунные брызги осыпают сад, мечутся под дождем. Но из окна струится ровный свет. Свеча горит спокойно и ярко. Два призрака кружат по дому, распахивают окна, перешептываются, боясь разбудить нас, ищут свою радость.

«Здесь мы спали», — говорит она. «И целовались, целовались…» — подхватывает он. «Просыпались утром…» — «Деревья за окном в серебристом сиянии…» — «Наверху…» — «В саду…» — «Летом…» — «Снежной зимой…» В глубине дома одна за другой с тихим стуком закрываются двери, точно бьется сердце.

Все ближе они; замерли на пороге. Ветер налетает на дом, серебристые капли дождя бегут по траве. Тьма застилает нам глаза; мы не слышим шагов; не видим женщины, простершей над нами свой мглистый плащ. Он прикрывает рукой фонарь. «Взгляни, — шепчет он. — Как крепко спят. На их устах печать любви».

Приподняв серебряную лампу, они наклоняются, долго, пристально смотрят на нас. Долго стоят рядом. Налетает ветер; вздрагивает пламя свечи. Лучи лунного света пугливо скользят по полу, по стене и, скрестившись, падают на склоненные лица; они в глубокой задумчивости; вглядываясь в спящих, два призрака ищут притаившуюся радость.

«Тут, тут, тут», — ликует сердце дома. «Как давно…» — вздыхает он. «Снова ты нашел меня». — «Здесь мы спали, — шепчет она, — читали в саду; смеялись и рассыпали яблоки на чердаке. Здесь наше сокровище…» Свет лампы касается моих век. «Тут! Тут! Тут!» — неистово колотится сердце дома. Я просыпаюсь и восклицаю: «Так это ваше сокровище? Свет в душе».