Вирджиния Вулф - По морю прочь

Номер за стеной выглядел совсем иначе, хотя по форме он и соседний были одинаковы, как пчелиные соты. Когда мисс Аллан читала свою книгу, Сьюзен Уоррингтон расчесывала волосы. Веками этот час и это самое величавое домашнее занятие посвящались женским разговорам о любви, но мисс Уоррингтон было сейчас не с кем говорить, она могла только озабоченно глядеть на собственное отражение в зеркале. Она повернула голову из стороны в сторону, перебрасывая тяжелые локоны, потом отошла на шаг-другой и посмотрела на себя строгим оценивающим взглядом.

— Я миловидна, — решила она. — Может быть, не красива… — Она слегка подобралась. — Да, многие сказали бы, что я интересная женщина.

Особенно ее волновало, что мог бы сказать о ней Артур Веннинг. Она испытывала к нему решительно странные чувства. Сьюзен не признавалась себе в том, что влюблена или хочет выйти за него замуж, однако наедине с собой только и гадала, что он о ней думает, и сравнивала то, что они делали сегодня, с тем, что они делали накануне.

— Он не пригласил меня играть, но явно последовал за мной в зал, — размышляла Сьюзен, подводя итоги вечера. Ей было тридцать лет, и, в силу многочисленности ее сестер, а также ввиду уединенности жизни в сельском приходе, ей ни разу еще не делали предложения. Час откровенностей нередко был наполнен грустью, и она, бывало, бросалась на кровать, жестоко обращаясь со своими волосами и чувствуя себя обойденной судьбой по сравнению с другими. Она была высокой, хорошо сложенной женщиной, румянец лежал на ее щеках слишком яркими пятнами, но искренняя взволнованность сообщала ей своеобразную красоту.

Она уже собиралась разобрать постель, как вдруг воскликнула:

— Я же забыла! — и отправилась к письменному столу. Там лежал коричневый томик с годом на обложке. Сьюзен начала писать угловатым некрасивым почерком взрослого ребенка, как делала ежедневно, год за годом ведя дневники, хотя редко читая их.

«УТРО. Говорили с миссис Х. Эллиот о сельских соседях. Она знает Мэннов, Селби-Кэрроуэев — тоже. Как тесен мир! Она мне нравится. Прочла тете Э. главу из „Приключений мисс Эпплби“. ДЕНЬ И ВЕЧЕР. Играла в теннис с мистером Перроттом и Эвелин М. Мистер П. не нравится. Чувствую, что он „не вполне“, хотя, конечно, умен. Выиграла у них. День великолепный, вид чудесный. Что нет деревьев, привыкаешь, хотя сначала слишком голо. После ужина — карты. Тетя Э. бодра, хотя были боли, по ее словам. Не забыть: спросить о влажных простынях».

Она встала на колени, прочла молитву, а потом улеглась в постель, со всех сторон уютно подоткнула одеяло, и через несколько минут по ее дыханию можно было понять, что она спит. Дыхание было редкое, с глубокими размеренными вдохами, и напоминало дыхание коровы, которая стоит всю ночь по колено в высокой траве.

Заглянувший в следующий номер обнаружил бы лишь один нос, торчащий над простынями. Привыкнув к темноте — поскольку окна были открыты и выглядели как серые квадраты, усыпанные звездными блестками, — можно было бы различить очертания худого тела, позой зловеще напоминавшего покойника, которое на самом деле принадлежало Уильяму Пепперу, также погруженному в сон. Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь — в этих номерах жили португальские дельцы, вероятно, спавшие, поскольку оттуда доносилось храпение — размеренное, как тиканье часов. Тридцать девятый номер располагался на углу, в конце коридора, и, хотя было поздно — внизу негромко пробило час ночи, — полоса света под дверью показывала, что кто-то еще бодрствует.

— Как ты поздно, Хью! — раздраженным, но заботливым голосом сказала женщина, лежавшая в постели. Ее муж чистил зубы и ответил не сразу.

— Зря ты не спишь, — наконец отозвался он. — Я разговаривал с Торнбери.

— Ты же знаешь, я не могу заснуть, когда жду тебя.

На это он ничего не ответил, а лишь сказал:

— Что ж, выключаем свет, — за чем последовала тишина.

В коридоре послышался тихий, но пронзительный электрический звонок. Престарелая миссис Пейли проснулась голодной, но у нее не было очков, поэтому она вызвала свою горничную, чтобы та нашла ей коробку с печеньем. Горничная пришла, сонно-почтительная даже в такой час, хотя и закутанная в макинтош; коридор погрузился в тишину. Внизу было пусто и темно, зато этажом выше, в том номере, где над головой мисс Аллан так громко стукнули об пол ботинки, горел свет. Здесь обитал человек, который за несколько часов до того, скрываясь за шторой, состоял, казалось, из одних только ног. Сейчас он сидел глубоко в кресле и при свечах читал третий том книги Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи». При этом он то и дело машинально стряхивал пепел с сигареты и переворачивал страницу, а тем временем целое шествие блистательных фраз проходило через его высокий лоб и парадным порядком маршировало по его мозгу. Судя по всему, этот процесс мог продолжаться еще час или больше, пока весь полк не сменил бы дислокацию, но вдруг открылась дверь и в номер вошел босой молодой человек, явно склонный к полноте.