Джон Фаулз - Туча

И ты знаешь, это твоя собственная вина: не следовало называть Бел деспотом. И все это — в опровержение и, следовательно, в неопровержимое доказательство.

Это — и реальные деревья, двое детей у воды, молчащая девушка на солнце, лежащая теперь на животе, принаряженные маленькие индиго-белые ягодички. Деревья, и кусты, и вынырнувшие валуны, и безмолвные обрывы вверху, опаленная безжизненная планета, безветренное солнце, день, черствеющий, как концы недоеденных батонов, уже не прозрачный и парящий, но в чем-то матовый и недвижный; и все по вине мужских голосов, бесконечное, бессмысленное и негигиеничное расчесывание экземы голосами soi-disant [23] Так называемые (фр.). серьезных мужчин. Теперь только женщины знали. Даже пустенькая девчонка знала лишь солнце у себя на спине, траву и землю под собой. Бел знала себя, и голову своей спящей дочери, и возню своей другой дочери внизу у речки; то, что она добавляла к разговору, даже ее подкалывания Пола, было балованием в ее роли колесной оси — придавать немного верчения спицам. Тебе однажды довелось увидеть, как Бел летним вечером дома — только они вчетвером — подколола Пола куда похлеще. Он резко вскочил и ушел в сад. Маленькое смущенное молчание. Затем Бел вскакивает так же резко, покидает комнату, идет прямо наружу — смеркалось, они видели все это через окно, — идет прямо туда, где Пол стоял у дальнего края газона. Она заставила его повернуться и порывисто обняла. Это выглядело почти назиданием. Они наблюдали из комнаты, и он улыбнулся. После они не обсуждали того, что произошло, ни словом не упоминали. Такое сберегаешь, как старые бусы и брошки; чтобы плакать над ними, над тем, что мода и собственное понятие о презентабельности так тебя изменили.

Быть бы Бел своей собственной, превыше всякой гордости.

Теперь Эмма медленно вернулась туда, где были четверо взрослых, и остановилась возле матери.

— Я хочу лечь, как Кэнди.

— Милочка, пусть она спит. Для тебя не хватит места.

Эмма искоса поглядывает на тетку, та протягивает руку. Девочка становится на колени, потом поникает и хлопается поперек ее колен. Кэтрин поглаживает ее светлые волосы, отбрасывает их шелковистые прядки с ее щеки.

Пол опирается на локоть и зевает.

— Вот кто тут самый разумный.

Питер улыбается вбок и вверх — Кэтрин.

— Извините. Чудовищно обсуждать дела в такой божественный день.

— Я слушала с большим удовольствием.

Она прикасается к воротничку желтой блузки девочки, избегая его взгляда.

Пол бурчит:

— Не соглашаясь ни с единым словом.

Кэтрин чуть пожимает плечами и глядит на него через клетчатую скатерть.

— Просто думала о том, что сказал Барт.

Питер спрашивает, кто такой Барт, и чувствуется, что он услышал эту фамилию как имя Барт. Пол объясняет. Питер прищелкивает пальцами.

— Кто-то мне что-то говорил о нем буквально на днях. — Он садится прямо и поворачивается к Кэтрин. — Так что же он говорит?

Она отвечает словно Эмме:

— Он анализировал туристические путеводители. В сборнике эссе. Как они внушают, что все современное и утилитарное однообразно. Интересны только древние памятники и живописность. Как живописность начала ассоциироваться исключительно с горами и солнечными пляжами. — Она добавляет: — Это все.

Перекроите это в невнятности.

Пол говорит:

— Ну, идея о горах, конечно, возникла с романтиками.

Она проводит пальцем по волосам Эммы. Началось с Петрарки, но не следует знать чересчур много.

− По-моему, он пытался показать, что манера путешествовать без воображения порождена в основном средними классами. Понятиями среднего класса о красоте. Как путеводители посвящают три параграфа собору в городке, а затем двумя строчками разделываются с самим живым городком.

Пол растягивается по другую сторону клетчатой скатерти и закладывает ладони за голову.

— Обычно по очень весомым причинам.

— Если вы считаете, что архитектура тринадцатого века стоит больше реальности двадцатого.

— А почему бы и нет? Когда ты в отпуске.

Она коротко взглядывает на распростертую фигуру Пола.

— Тогда отчего ты так ненавидишь ложные образы англичан и французов? Это же точно такая же форма селективной реальности.

— Не вижу почему.

Туповато. Спровоцируй ее немножко. Она почти человечна. Он улыбается.

— Ты одобряешь буржуазные стереотипы того, что достойно осмотра во время отпуска. Так какая же разница между ними и буржуазными стереотипами национальных характеров, так тебе претящими?