Эрнст Юнгер - Африканские игры

Длинный состав, отправляющийся в Марсель, уже стоял под парами, но нам хватило времени, чтобы пройтись по привокзальной площади. Пауль, который игрой на бильярде добыл несколько мелких монет, купил здесь батон колбасы и кулек жареных каштанов.

Пока мы сидели в поезде и ужинали, нас поджидал еще один, менее приятный сюрприз. Внезапно мы услыхали доносящиеся из коридора проклятия, показавшиеся нам на удивление знакомыми, а в промежутке между ними другой голос произнес:

— Идемте же! Здесь уже сели двое с такими же билетами, как у вас.

Кондуктор отворил дверь, и в проеме показалась фигура страшилища Реддингера, который с ухмылкой уставился на нас. Впрочем, мы заметили, что он значительно сбавил тон: вероятно, вторую половину дня он провел не столь занятно, как мы, — возможно, у него даже были неприятности. Он без лишних слов забился в угол и вскоре растянулся на черной клеенчатой обивке дивана. Его присутствие обеспечивало нам некоторое сомнительное преимущество — в том смысле, что гарантировало монополию на купе. Поезд был переполнен, и часто кто-то из пассажиров открывал нашу дверь, но, увидев храпящего гиганта с внешностью лесоруба и в изодранных сапогах, тотчас снова ее захлопывал. Мне это не понравилось, однако Пауль сказал, что человек, который направляется в Африку, не должен обращать внимание на такие мелочи.

Поезд на полных парах несся сквозь ночь. Я крепко уснул, а когда проснулся, мы уже въезжали в какой-то большой город, черные улицы и площади которого мерцали под дождем. Это был Лион. У меня снова стало муторно на душе, и я обрадовался, когда Пауль повернулся ко мне из своего угла. Он принялся рассказывать длинную историю о легионере Рольфе Бранде [9] Имеется в виду анонимный роман «Рольф Бранд — немецкий Шерлок Холмс», выходивший в Германии (до Второй мировой войны) в виде серии брошюр. , одном из героев пестрых брошюр, которого, похоже, очень любил.

Когда снаружи кондуктор прокричал «Тараскон», ужасный Реддингер тоже проснулся. Он был не в духе и озадачил нас сообщением: мол, если кто-то думает, будто в Марселе он, Реддингер, добровольно явится к французским мордам, то человек этот сильно заблуждается… В ответ на наш вопрос, что же он собирается делать, он ограничился отговоркой:

— Не у всех в голове каша вместо мозгов…

Пауль сказал, что для такого громилы это совсем не глупая мысль. Во всяком случае, нам не повредит, если мы сперва поглядим на город и особенно на гавань и корабли. Возможно, когда-нибудь это пригодится.

Пока мы беседовали, поезд взбирался в гору, белые уступы которой светились в темноте. Хотя звезды еще мерцали, уже чувствовалось приближение утра. Я открыл окно и поразился чудному мягкому ветерку: это было дыхание Средиземного моря, уже заявлявшего о себе. Внизу сияли многочисленные огни: они окаймляли маленькие острова и тянулись, подобно ниткам жемчуга, вдоль изогнутых очертаний бухт. Между ними поблескивали красные и зеленые сигналы плывущих по морю пароходов.

Поезд прибавил скорость и в предрассветных сумерках въехал на большой вокзал Марселя.

Наш план — на свой страх и риск осмотреться в этом старом портовом городе — был настолько естественным для таких, как мы, путешественников, что власть, с которой мы заключили соглашение, не могла его не предусмотреть. Во всяком случае, когда мы бодро зашагали к выходу, чтобы бесследно исчезнуть, нас задержала небольшая группа патрульных, которые стояли возле заграждения и проверяли билеты. Ими командовал капрал-швейцарец: кажется, он угадал наши намерения и развеселился, увидев, насколько мы изумлены.

Пауль, тотчас взявший с ним дружеский тон, сказал, чтобы его поддразнить, что в следующий раз мы выйдем на предыдущей станции; капрал обозвал его олухом и заметил, что сперва ему придется исполнить, что положено, а это, как ни крути, займет пять лет.

Кроме нас из потока приезжих тем же манером выудили еще двух или трех молодых людей, после чего наше маленькое подразделение пустилось в дорогу. Мы шагали по широкой, ведущей от вокзала аллее, мало чем отличающейся от парадных улиц других больших городов, и потом свернули на прославленную улицу Канебьер. По дороге Реддингер все время вращал глазами, словно угодивший в западню волк: он высматривал скрытые от глаз боковые улочки, но возможности для бегства не находил.

Вскоре нашим взглядам открылась Старая гавань — большой водоем, обнесенный с четырех сторон каменной стеной, по краям которого на якорях стояли рыбацкие баркасы и мелкие парусные суда. Сутолока здесь царила чудовищная. Толпы людей, крича, передвигались по каменным набережным между лотками торговцев рыбой, корзинами с моллюсками и морскими ежами и выставленными под открытым небом стульями из маленьких рыбацких таверн. Воздух был наполнен запахами чужих рас, больших складов и отбросов моря — дыханием торговой анархии, которая пронизывает и оживляет приморские города.