Эрнст Юнгер - Африканские игры

— Молодой человек, вы, как я слышал, хотите попасть в Африку. Вы это хорошо обдумали? Ведь там, на юге, каждый день идут бои!

Его слова, разумеется, были бальзамом для моих ушей, и я поспешил ответить, что меня привлекает опасная жизнь.

— Что ж, недурно. У вас будет возможность отличиться. Сейчас я дам вам подписать заявление о вступлении в легион.

И, взяв из стопки бумаг печатный формуляр, он добавил:

— Вы можете выбрать себе новое имя, если прежнее вас почему-либо не устраивает. Документы мы ни с кого не требуем.

Хотя этим предложением я не воспользовался, оно мне очень понравилось, поскольку очевидно противоречило всем принципам, которым нас учили в школе. Поэтому я поспешил поставить свое имя под писаниной, читать которую счел излишним, и удовольствовался тем, что прибавил себе два года. Наверное, в этом я не отличался от своих предшественников, чьи имена прочитал снаружи, на окне этой так просто устроенной ловушки для дураков, — ибо офицер равнодушно взял лист с только что подписанным мною обязательством на пятилетний срок службы и положил его на другую стопку.

Сообщив мне, что до отправки в землю обетованную нужно еще пройти медицинское освидетельствование, он вызвал к себе одного из солдат и поручил ему заняться мною.

Солдат, которому этого краткого указания, похоже, было достаточно, повел меня в казарму, находившуюся за воротами. И разместил на жительство в голой комнате, вдоль стен которой стояли походные кровати.

Поскольку мы прибыли как раз во время обеда, он сходил на кухню и принес мне глубокую тарелку, наполненную вареной говядиной, а также жестяную миску с вермишелью. Потом он исчез, оставив меня наедине с едой, из которой я одолел лишь малую часть. Еда показалась мне вкусной, хотя, конечно, она не могла сравниться с омлетами из «Золотого колокола».

Периодически мой провожатый появлялся в дверях, чтобы окинуть помещение взглядом — его, очевидно, назначили кем-то вроде ответственного сторожа. Но поскольку я был доволен своим положением, меня это мало беспокоило; я поспешил оккупировать одну из кроватей, растянулся на ней и радовался грандиозному успеху, которым увенчалось мое начинание. Я достиг поворотного пункта, после которого события будут развиваться сами собой, а решение выбросить деньги воспринимал как первую победу над собственной бездеятельной мечтательностью. С гораздо большим удовольствием, чем накануне, я снова углубился в книгу об Африке. Уже через несколько дней я увижу побережье этого великого континента — границу, за которой, несомненно, скрывается подлинная, более яркая жизнь…

За чтением я, видимо, заснул, ибо внезапно меня напугал голос неслышно вошедшего сторожа.

— Эй, малыш, ты тут не заскучал, совсем один? Я тебе привел компанию!

Речь шла о бледном, более чем жалко одетом молодом человеке, который вслед за ним проскользнул в дверь уже погрузившегося в сумерки помещения.

Я понял, что это, наверное, один из тех неизвестных сотоварищей, чьи имена я недавно изучал на оконном переплете. И очень обрадовался, что передо мной так неожиданно открылась перспектива дружбы. Теплая волна, прилившая к сердцу, подсказала мне, что после своего тайного странствия я больше, чем сам догадывался, нуждаюсь в обществе хоть какого-то человека.

Поэтому я с напряженным вниманием наблюдал за каждым движением прибывшего, который, со своей стороны, не проявлял ко мне особого интереса. Он внимательно оглядывал помещение, — как зверь, угодивший в западню, — пока не остановил взгляд на столовой посуде, все еще стоявшей на столе. Вопросов он не задавал, но сообразив, что я больше не претендую на еду, поспешно набросился на нее и удивительно быстро покончил с огромной порцией. Уничтожив ее до последней крошки, молодой человек отодвинул тарелку и с желчной улыбкой пробормотал:

— Конина!

Потом спросил, нет ли у меня сигареты, а когда я предложил ему табаку, взял щепотку и очень ловко закатал ее в лист папиросной бумаги, извлеченный из грязного кармана. Он курил, растянувшись на одной из кроватей, в качестве подушки подложив под голову перевязанную шпагатом котомку, и попутно сделал несколько скупых сообщений о своей персоне.

Его зовут Франке, ему двадцать лет, он родом из Дрездена и прежде занимался керамикой.

— Керамика, — объяснил он, — это художественное гончарное ремесло, которое в Дрездене монополизировано большой гильдией.

Но ему, видно, у гончаров не особенно нравилось, ибо он вскоре сбежал от своего саксонского мастера и отправился странствовать по проселочным дорогам. Родителям несколько раз удавалось вернуть его с помощью полиции, но потом, когда эта игра стала повторяться слишком часто, они отреклись от него, напророчив плохой конец. Он уже второй год бродяжничает и решил завербоваться в Иностранный легион, потому что боится зимы.