Эрнст Юнгер - Африканские игры

Задним числом я ощутил неприятное, леденящее чувство, как будто в номер ко мне ночью заползла какая-то тварь, — и торопливо спустился вниз, где кельнер встретил меня подозрительной улыбкой и вопросом, не хочу ли я позавтракать. Но я хотел только расплатиться, и, когда он давал мне сдачу с десяти марок, у меня появилось чувство, что нас безмолвно связывает общая низменная вина.

Чтобы впредь не возбуждать подозрений, я придумал себе роль молодого человека, отправляющегося во Францию, чтобы овладеть французским языком. Когда идешь на такие уловки, важно прежде всего самому в них поверить. Поэтому я купил билет второго класса и решил, что хороший обед поможет мне обрести уверенность.

Исполнить задуманное было тем проще, что французская кухня имеет в Меце свои передовые посты. Вскоре я уже сидел на залитой осенним солнцем застекленной веранде неподалеку от вокзала перед бутылкой сотерна, капли которого застыли на бокале, будто масляные, и поглощал закуску, состоящую из дюжины виноградных улиток, которые на окружающих этот город холмах водятся в изобилии и получаются особенно вкусными.

Угощение было отменным, и после такой гастрономической подготовки к путешествию я ощутил себя достаточно хладнокровным, чтобы пересечь границу без заграничного паспорта. Человека делают человеком не только портные, но и повара, и после обильной трапезы он выходит на улицу с особым чувством уверенности в себе.

Купе было почти пустым: на диване сидели лишь пожилая дама в черном шелковом платье да молодой офицер, разглядывающий карту, покрытую красными и синими знаками. В своем приподнятом настроении я, пожалуй, переусердствовал с публичной демонстрацией этого нового самоощущения — когда запалил трубку и принялся бодро дымить. Я сразу же навлек на себя возмущенный взгляд пожилой дамы, которая открыла окно, с нарочитым усилием опустив стекло, тогда как офицера мое поведение, казалось, позабавило. На следующей станции дама вышла, а вскоре вышел и лейтенант; одновременно в вагон третьего класса сели несколько групп пехотинцев.

Поезд проехал еще немного и надолго остановился. Меня вдруг пронзила мысль, что здесь, вероятно, уже граница. Я подошел к окну, и первый же мой взгляд упал на двух одетых в зеленое жандармов, которые прохаживались вдоль вагона. От испуга я невольно отпрянул — это было моей ошибкой, ибо дверь тотчас отворилась и оба жандарма вошли в купе.

Один, с рыжей окладистой бородой, посмотрел на меня и страшным басом спросил:

— Ну, и куда же мы направляемся?

Очевидно, он удостоил меня таким обращением — в первом лице множественного числа, — потому что не решался сделать выбор между «ты» и «вы». Мой ответ, который я загодя тщательно продумал, звучал так:

— Я еду в Верден, в семью наших знакомых, где собираюсь изучать французский язык.

Рыжебородый повернулся к товарищу — как мне показалось, более добродушному; тот кивнул и коротко буркнул:

— Такое бывает.

Эта философская сентенция, похоже, не вполне удовлетворила рыжебородого, ибо он, осмотревшись в купе, спросил:

— А что же у нас в рюкзаке?

И с этими словами приступил к досмотру моего единственного багажного места.

Такого поворота событий я, разумеется, не предусмотрел — и уже решил, что попытка бегства сорвалась, потому что вспомнил о заряженном боевыми патронами револьвере. Но мне повезло: первым, что попалось на глаза полицейскому, была толстенная книга об Африке, которая, кажется, произвела на него благоприятное впечатление уже одной своей тяжестью, — он взвесил ее на ладони и, не открывая, положил обратно в рюкзак. Наверное, он принял ее за французский словарь и обманулся внешней схожестью с ученым трудом, хотя в силу своей профессии должен был бы знать, что в каждом человеке скрыты резкие контрасты и что порой, исследовав его багаж до самого дна, можно наткнуться на совершенно нежданные вещи… Во всяком случае, вид книги, похоже, убедил его в моей порядочности, ибо он приложил руку к фуражке (чего не сделал, входя в вагон) и даже произнес на прощание:

— Желаю вам хорошей поездки.

Итак, в ходе нашего кратковременного знакомства я одержал победу: провозись он с моим рюкзаком чуть дольше, он с такой же естественностью — и, вероятно, с еще большим удовольствием — перешел бы со мной на «ты». Как только жандармы удалились, поезд тронулся и граница осталась позади.

Эта маленькая интермедия, похоже, имела зрителя; по крайней мере, сразу после отправления в купе вошел кондуктор и передразнил жандарма, проведя руками по серой форменной блузе, как будто гладил окладистую бороду. От него я услыхал первые французские фразы и обрадовался, что понял их смысл. Меньше я обрадовался тому, что он обращается со мной так по-свойски. Я еще не имел представления о разнице между прихотями людей высокомерных и тех, что чувствуют себя униженными, однако уже понял, что, теряя авторитет, человек приобретает все более сомнительных союзников.