Оливер Голдсмит - Вэкфильдский священник

— Да, сынъ мой, да; я подамъ тебѣ примѣръ. Воспрянемъ духомъ за предѣлы этого міра, отвлечемся отъ всѣхъ земныхъ радостей. Съ этой минуты порвемъ всѣ свои связи съ міромъ и будемъ готовиться къ вѣчности. Да, сынъ мой; я буду указывать тебѣ путь, и моя душа будетъ сопровождать твою въ ея стремленіи къ небу, когда мы вмѣстѣ предстанемъ. Теперь я вижу, самъ убѣдился, что тебѣ нечего ждать прощенія на землѣ; такъ будемъ же искать помилованія тамъ, предъ высшимъ судилищемъ, куда вскорѣ оба будемъ призваны. Но зачѣмъ же заботиться только о себѣ? Не будемъ скупиться, подѣлимся молитвой со своими товарищами по заключенію. Добрый смотритель, позвольте имъ придти сюда и еще разъ послушать моей проповѣди, пока я еще могу потрудиться о ихъ душевномъ благѣ.

Съ этими словами я попытался встать съ соломы, но не могъ и остался въ полулежачемъ положеніи, прислонившись къ стѣнѣ. Узники собрались по моему призыву: они полюбили мои поученія. Жена моя и сынъ поддерживали меня съ обѣихъ сторонъ. Я окинулъ глазами собраніе, убѣдился, что всѣ до одного пришли, и обратился къ нимъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ.

— Друзья мои, дѣти и сотоварищи по страданію! Размышляя о распредѣленіи здѣсь на землѣ добра и зла, я вижу, что много дано человѣку радостей, но еще болѣе печалей. Если бы мы вздумали искать хоть по всему свѣту, мы не нашли бы ни единаго человѣка настолько счастливаго, чтобы ему нечего было болѣе желать; но каждый день тысячи людей прибѣгаютъ къ самоубійству и тѣмъ доказываютъ, что изъ больше не на что было надѣяться. Стало быть, въ этой жизни совершеннаго счастья не бываетъ; совершенное же несчастіе вполнѣ возможно.

Для чего человѣкъ такъ чувствителенъ къ страданіямъ? Къ чему, при устройствѣ мірового счастія, суждено намъ претерпѣвать бѣдствія? И если совершенство всякой системы зависитъ отъ совершенства ея отдѣльныхъ частей, то почему въ великой системѣ мірозданія нужно, чтобы составныя ея части играли роль не только подчиненную, но и сами по себѣ были бы столь не совершенны? На эти вопросы нѣтъ отвѣтовъ, а если бы и были, то это не принесло бы намъ пользы. Провидѣніе сочло за благо не удовлетворить нашего любопытства по этой части, даровавъ намъ лишь поводы къ утѣшенію.

Не видя возможности объяснить себѣ подобныя явленія, человѣкъ призвалъ на помощь философію; а Небеса, видя, какъ мало пригодна философія къ цѣлямъ утѣшенія, дали намъ въ помощь религію. Утѣшенія, доставляемыя философіею, бываютъ очень занимательны, но часто обманчивы; такъ, она говоритъ намъ, что жизнь полна радостей и нужно только умѣть наслаждаться ими; а съ другой стороны, соглашаясь, что горести въ этой жизни неизбѣжны, она напоминаетъ, что зато самая жизнь коротка и скоро всему приходитъ конецъ. Такимъ образомъ эти два утѣшенія взаимно уничтожаютъ другъ друга, ибо если жизнь дана намъ на радость, зачѣмъ же она такъ коротка? а если она длинна, значитъ это удлиняетъ срокъ нашихъ страданій. Таковы слабыя стороны философіи. Утѣшеніе же религіи болѣе возвышеннаго порядка. Она говоритъ намъ, что человѣкъ живетъ для устроенія души своей, для того, чтобы приготовить ее къ будущей жизни. Когда праведникъ покидаетъ свое тѣло и превращается въ просвѣтленный духъ, онъ еще и на землѣ испытывалъ небесныя радости; между тѣмъ какъ жалкій грѣшникъ, удрученный своими пороками и съ ужасомъ разстающійся со своею земной оболочкой, видитъ за гробомъ, что и при жизни еще предвкушалъ небесное мщеніе. И такъ, во всѣхъ случаяхъ жизни религія доставляетъ намъ самыя истинныя утѣшенія; ибо когда мы счастливы, развѣ не отрадно знать, что мы можемъ на вѣки упрочить за собою это счастье; если же намъ тяжко живется, что можетъ быть слаще мысли о вѣчномъ успокоеніи. Слѣдовательно, счастливцу религія обѣщаетъ продолженіе счастья; несчастному — избавленіе отъ печалей.

Но хотя религія великое благо для всякаго человѣка, она расточаетъ особыя награды страждущимъ: для болѣющихъ, обнищалыхъ, безпріютныхъ, обремененныхъ и для узниковъ въ темницахъ обѣщаны особыя милости въ нашемъ священномъ законѣ. Глава нашей религіи часто и повсюду провозглашалъ Себя другомъ скорбящихъ; и въ противность тому, что дѣлается среди лицемѣрнаго міра, Спаситель расточаетъ всѣ свои ласки несчастнымъ. Легкомысленные считаютъ это пристрастіемъ, несправедливымъ предпочтеніемъ, неоправданнымъ личными заслугами; но они упускаютъ изъ вида, что обѣщаніе вѣчнаго блаженства не можетъ быть столь-же великимъ даромъ для счастливца, какъ для бѣдняка: для счастливца это только благо, долженствующее по большей мѣрѣ увеличить то, чѣмъ онъ и безъ того уже пользуется; для страдальца же это двойное благо, такъ какъ оно ослабляетъ его земныя скорби и даруетъ ему небесное блаженство въ будущей жизни.