Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Оливер Голдсмит

Гражданин мира, или письма китайского философа,

проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Предуведомление издателя {1}

В старину мужи науки располагали точным способом оценивать дарования святых и сочинителей. Про Эскобара {2}, например, говорили, что учености у него на пять баллов, таланта - на четыре, а здравомыслия - на семь. Карамуэля {3} ценили выше: за ученость - восемь, талант - шесть, а здравомыслие - тринадцать. Случись мне определять таким же способом достоинства нашего китайского философа, я без колебаний оценил бы его талант еще выше, а уж за ученость и здравомыслие смело поставил бы девятьсот девяносто девять баллов, ни на йоту не погрешив против истины.

Однако же, когда его письма были впервые у нас напечатаны {4}, многих читателей раздосадовало, что он не такой невежда, как триполитанский посол {5} или посланник из Мюжака {6}. Их изумило, что человек, родившийся за тридевять земель от Лондона, этой школы благоразумия и учености, не лишен известных способностей. Словом, они дивились его познаниям точно так же, как китайцы дивятся нашим. "Чем объяснить, - спрашивали эти последние, - что европейцы, живущие так далеко от Китая, столь справедливо и здраво обо всем судят? Ведь они никогда не читали наших книг, вряд ли знакомы с азами нашей грамоты, а между тем говорят и философствуют не хуже нас" {Ле Конт {7}, т. I, стр. 210.}. Дело же в том, что мы очень похожи на китайцев. Ведь различия между людьми обусловлены не расстоянием, их разделяющим, а тем, насколько утончен их ум. Дикари повсюду неразумны и жадны, а цивилизованные народы, даже живущие вдали друг от друга, в одном и том же черпают утонченные наслаждения.

Развитые народы мало чем различаются, но то, в чем китайская мысль своеобычна, можно найти на каждой странице приводимых ниже писем. Все метафоры и сравнения в них принадлежат Востоку. Наш автор со всем тщанием блюдет особенности китайской словесности, а излюбленные нравственные правила поясняет примерами. Китайцы всегда лаконичны, - таков и он. Им свойственна простота, - таков и он, китайцы серьезны и склонны к назидательности, таков и он. Но одно сходство особенно примечательно: китайцы нередко скучны, - наш автор тоже. И тогда я приходил к нему на помощь. В одном старинном романе рассказывается, как нежно дружил некий странствующий рыцарь со своим конем. Обычно конь носил на себе рыцаря, но иной раз случалось рыцарю платить услугой за услугу и тащить коня на своей спине. Так и мы с нашим автором. Обычно он поднимал меня на высоты восточного красноречия, а я порой в свой черед одалживал ему мое легкое перо.

И странно, что в наш век панегириков, когда любой сочинитель сам себя хвалит или щедро взыскан хвалой приятелей, достоинства этого философа остались в забвении. Точно медали в день коронации {8}, раздаются кому попало эпитеты "искусный", "плодовитый", "изысканный" и "утонченный" - всем, но не нашему китайцу. Размышляя о непостоянстве вкусов общества и капризах фортуны, недолго и впасть в меланхолию. Однако, чтобы не усыпить читателя своими назиданиями, я лучше сам вздремну, а, пробудясь, поведаю о том, что мне приснилось.

Привиделось мне, будто Темза замерзла и я стою на ее берегу. На льду сооружены лавки, и какой-то зевака объясняет мне, что тут открывается ЯРМАРКА МОД. Он добавил, что любой сочинитель, который принесет сюда свои творения, может рассчитывать на благосклонный прием.

Я, однако, предпочел остаться на берегу, чтобы понаблюдать за происходящим, не подвергаясь опасности. Ведь лед того и гляди мог проломиться, а во сне я обычно трусоват.

Но кое-кто из моих знакомых проявил меньшую осмотрительность и бесстрашно вступил на лед. Одни везли свои сочинения на санках, другие - на тележках, особенно же плодовитые - в фургонах. Я только дивился их отваге, потому что знал, сколь тяжела их поклажа, и ждал, что все они с минуты на минуту пойдут ко дну. Однако сочинители благополучно добрались до лавок и вскоре, к моему великому удивлению, начали один за другим возвращаться, очень довольные оказанным им приемом и вдобавок с барышом.

В конце концов успех этих сочинителей воодушевил и меня.

- Уж если такие преуспели, - воскликнул я, - быть может, и неудачнику на сей раз повезет? Попытаю-ка и я счастья. Китайские изделия, безделушки и фейерверки издавна у нас в чести; почему бы мне не свезти на ярмарку и небольшой груз китайской мудрости? Если китайцы помогли испортить наш вкус, я погляжу, не поспособствуют ли они усовершенствованию нашего ума. Только я обойдусь без фургона, а предусмотрительно воспользуюсь тачкой.