Зигфрид Ленц - Урок немецкого

— Встать! Сесть! Встать! — приказал построиться в колонну: — В колонну по одному, остолопы, становись! — и дергал и толкал нас до тех пор, пока мы, подровнявшись, с распрямленными коленями, не построились в безукоризненную колонну, чтобы бросить взгляд на поучительное чудо. На яйцо. На рыбье яйцо.

Слава богу, Йост стоял первым, ему первому придется сказать, что он там разглядит, и мы с нетерпением следили за тем, как он наклонился, но тут же с опаской оглянулся на Пругеля, затем, встав на цыпочки, неловко и издалека пригнулся к микроскопу.

— Ниже, — велел Пругель, — еще ближе, еще.

И тучное чудовище прижало глаз к линзе и стало глядеть. Его огромный зад натянул брюки, коричневый вельвет все сильнее врезался в щель между ягодицами, а он все смотрел и смотрел и вдруг придушенным голосом просипел:

— Икра, может, селедочная.

— А еще что видишь? — спросил Пругель, и Йост, после того как долго и пристально вглядывался:

— Икра, ее тут порядочно.

После этого ему разрешено было сесть, и мы по крайней мере знали теперь, как отвечать, чтобы и нас отправили на место. Вслед за Йостом микроскоп ухватил вздувшимися до синевы и наверняка ноющими от боли пальцами Хайни Бунье, и, вклиниваясь в его наблюдения, Пругель сказал:

— Хоть на сей раз думайте не о жареной икре, не об икре копченой или паюсной, не о съестном думайте, остолопы эдакие, а о чуде, которое заключено в каждом маленьком яйце. В каждом маленьком яичке — отдельная, самостоятельная жизнь. Много таких жизней рано погибает, служит пищей и так далее другим жизням, лишь сильнейшие, лучшие, самые стойкие и прочее выживают и сохраняют род; и всюду это так, если только не принимать во внимание вас, остолопов. Неполноценная жизнь должна погибнуть, дабы полноценная могла существовать и продолжаться. Так задумано природой, и нам остается лишь признать ее закон.

— Головастик, — вдруг выкрикнул Хайни Бунье, — крохотный головастичек.

— Все-таки хоть что-то, — снизошел Пругель и поправил: — Рыбий младенец, перед тем как выйти из яйца, присмотрись получше.

— Он мертвый, — воскликнул Хайни Бунье, на что Пругель:

— Расточительность, вот вам пример расточительности природы. Сотни, какое там, тысячи, сотни тысяч икринок — и все это в надежде, что хоть немногие выживут и позаботятся о продолжении рода. Как видите, отбор и постоянная борьба. Слабые в борьбе погибают, сильные остаются. Так это у рыб, так это и у нас. Запомните: все сильное живет за счет слабого. Вначале все имеют равные возможности, каждое неприметное яйцо заключает в себе и вскармливает жизнь, однако затем, когда начинается борьба, недостойный, — он именно сказал «недостойный», — сходит с дистанции.

Выдав нам эту и еще несколько подобных же истин, Пругель поманил меня, отодвинулся, чтобы пропустить к микроскопу, и сказал:

— Послушаем, что обнаружит наш Йепсен, — и встал сбоку от меня с линейкой в руках. Только я наклонился над микроскопом, как ему уже приспичило получить ответ: — Ну? — протянул он. Я поспешно оглядел случайный узор серо-зеленых, кое-где раздавленных, будто изготовленных из желатина шариков, хотел что-то сообразить, но тут линейка коснулась моих подколенок, не причинив боли, скользнула по ним и, прохладная, полезла вверх к ляжкам, все же я не оторвал глаза, претерпел блуждания линейки, ища хоть какого-то признака обещанного чуда. Выпученные рыбьи глазки, крохотное прозрачное тельце и кишечная трубка, соединяющая желток и рыбку, — вот что я как будто разглядел, но мне этого показалось недостаточно. Я хотел — не знаю уж теперь, чего я хотел, может быть, я только потому не мог слова выговорить, что был разочарован увиденным в микроскопе. — Итак, ничего? — осведомился Пругель. — Ровно ничего?

— Пикша, — ляпнул я наобум, — возможно, что это яйца пикши, — после чего он убрал линейку и подтвердил:

— В самом деле, пикши, — но подтверждения его никто уже не слушал, потому что на возглас: «Англичане, англичане!» все мы бросились к окнам.

На школьном дворе стояла пыльная бронемашина, длинная антенна покачивалась, ствол довольно-таки невзрачной пушчонки был направлен на белые футбольные ворота, и двое мужчин, по виду англичане, вылезли из люка, взяли поданные им автоматы, обернувшись, крикнули что-то оставшимся в броневике и, настороженно озираясь по сторонам, двинулись к школе. Они были в форме цвета хаки и в высоких шнурованных башмаках. Оба совсем юнцы. У того и другого рукава засучены.