Федерико Тоцци - Три креста

В реальности трудно найти сравнения более убедительные, чем евангельский сюжет. Ни Джулио не является носителем идеи спасения, ни братья не могут полностью идентифицироваться с разбойниками или с предателями Христа. Жизненные ситуации носят более сумбурный, сложный и противоречивый характер.

Роман писался, когда в творчестве Тоцци ещё не было противоречия между «идеологией тайны» и «смыслом жертвы» [19] См.: Petroni F. Idcologia del mistcro e logica dell’inconscio nei romanzi di Federigo Tozzi. Firenze: Manzuoli, 1984. P. 59–75. Автор ставит проблему «идеологии жертвы». Мы предпочитаем использовать выражение «смысл жертвы». В сущности, как мы увидим в дальнейшем, Джулио не имеет идеологии жертвы, но только ее понимание, предупреждает неизбежность смерти, но не даёт нам рациональной и идейной мотиваций. Для него принять страдание как часть общего миропонимания и самоубийство не значит пожертвовать собой за людей. Сколько бы автор ни теоретизировал о необходимости жертвы, он ограничивается тем, что показывает нам фатальный и деградирующий мир насилия, не оставляющий иного выхода. Как Тоцци писал в статье о Пиранделло, смерть есть просто самое естественное и прямолинейное решение, каким бы отрицательным оно ни казалось. Петрони видит в жертвоприношении необходимость и позитивный смысл определённой фазы социализации, так как только цена смерти дала бы возможность реконструировать солидарность в общественном договоре. При такой постановке вопроса он вынужден предполагать противоречие между «идеологией тайны» и «идеологией жертвы», что по нашему мнению, не существенно. . Обе концепции ценны не в смысле идеологии, а в смысле стремления углубить перспективу восприятия собственной судьбы. Слова Христа, которые Джулио цитирует из книги «Подражание Христу» в начале IX главы «Fili, sic dicas in omni re: Domine, si tibi placitum fuerit, fiat hoc ita » («Сын мой, да скажешь ты во всяком деле: Господи, если тебе будет угодно, будь здесь и сейчас»), означают необходимость принятия всякого страдания в жизни без возражений, по собственной воле. Единственное, чем может гордиться Джулио, что он, не сопротивляясь, принимает свой жребий. Его последнее желание заключается в изъявлении воли: «Сознавать свое падение — вот в чем высшая сила воли! Это своего рода гордость, вывернутая наизнанку, однако все-таки гордость!.. Нельзя требовать от человека, чтобы он пошел против своей природы, на все воля Господа».

Уместно вспомнить слова Тоцци, сказанные о Пиранделло: «Только в человеческих чувствах смысл существования, и только чувства достойны определять действия и уход из жизни». «Уход из жизни» состоит не в сознании, что он неминуем; или в действиях, которые заканчиваются, а в том, как человек ощущает течение жизни. Несмотря на грубые манеры, на злость и скотство, Никколо и Энрико в высшей степени присуще ощущение жизни. Роман не заканчивается самоубийством Джулио, но продолжается еще в двух главах, посвящённых братьям Никколо и Энрико. Страницы, описывающие смерть братьев, — самые возвышенные в книге.

В момент наиболее острого прозрения Джулио Тоцци использует прием расщепления сознания, как у Пиранделло. Приём заключается в разъединении личностного глубинного бытия и социального. Как и Достоевский, Тоцци дал собственную интерпретацию подобного расхождения между сущностью и кажимостью, а также свой способ изображения экстремальных ситуаций, ситуаций «на пороге». В X главе, в монологе Джулио, «безысходный бред» является результатом познания бытия, связанного с соблюдением определенных условностей, бытия, «сжатого жёсткой регулярностью» требований социальной адаптации. Джулио познал самого себя, то есть признал свою «слабость» в приверженности правилам и установкам коллективного существования. С этой точки зрения, возможны два пути: «безразличие» или принятие страдания, которого требуют законы общества, принятие смерти. Второй путь, которого требуют от него «другие», ему самому кажется «предпочтительным и неизбежным», необходимым без видимых рациональных объяснений, его захватывает тёмная сила судьбы.

С другой стороны, размышляя, Джулио постепенно утверждается в необходимости смерти и формулирует это достаточно убедительно, проясняя всё для себя самого. «Сознание, — рассуждает Джулио, — это не индивидуальный факт, а коллективный продукт». Это рассуждение перекликается со знаменитым отрывком из IX главы романа Луиджи Пиранделло «Покойный Маттиа Паскаль», в котором утверждается, что сознание — это не «замок», а «площадь», то есть соединение и влияние многих отношений, проекция коллектива, зависимость от других («Однако мои близкие — это часть меня самого, а потому всякое личное искупление для меня бессмысленно: я в ответе не только за свою совесть, но и за грехи других». Продолжать такую жизнь не имело смысла, смерть была единственным выходом. «Это они хотят, чтоб я умер. А я покорно следую их воле и даже не думаю сопротивляться. Почему?» Он не находил причины…»).