Лев Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. Том 42

Один раз, мать, зайдя к ней, застала ее перед зеркалом в мужском платье. Она собиралась, переодевшись мужчиною, бежать, чтобы поступить в войско. Под кроватью мать нашла чемодан с бельем и платьем. Мать сказала отцу. Отец призвал ее к себе и 162 162 Зачеркнуто: одобряя патриотические чувства, строго <���велел ей> приказал ей посмеялся над ней. Она оскорбилась, вспыхнула и наговорила ему грубостей и объявила, что она не послушается его и все-таки уйдет из дому. Отец разгневался и велел запереть ее.

Альбина сначала билась в дверь, потом плакала и отчаянно рыдала, потом заснула. Мать жалела ее и уговаривала, но Альбина ничего не хотела слышать и говорила, что она все-таки убежит, как только ее выпустят. Мать пригласила друга дома ксендза, чтобы уговорить ее. Ксендз долго увещевал ее и наконец добился от нее обещания, что она не убежит из дома.

Только люди, принадлежащие к подавленным грубой силой нациям, в особенности такие, какою была польская аристократия, могут понять всё то страдание, которое испытывают такие люди, когда они находятся под властью грубого, самоуверенного деспотизма, каков был деспотизм Николая, и когда они видят возможность и начало освобождения. Восторг поляков высших сословий в первое время восстания, при первых успехах, был так велик, что заражал всех и городских жителей, и хлопов, и в особенности женщин. Восстание не дошло до Гродненской губернии — до местечка Ячевских, которое было еще под властью русских, но восторг и радость освобождения захватили так же, как и везде, и жителей «Крячетиц».

Только люди, испытавшие то, что испытали 163 163 Зач.: все мыслящие поляки после 164 164 Зач.: безбож[наго] раздела Польши и подчинения одной части ее под власть ненавистных немцев, другой под власть презираемых варваров-русских, и, после, всех попыток и тщетных надежд освобождения, могут понять тот восторг, который испытывали поляки в 30-м году, когда эта надежда освобождения казалась осуществимою. Но одуренные, бессмысленно повинующиеся десятки тысяч русских людей, обращенных в солдатов, были пригнаны в Польшу и, под начальством то пьяного немца Дибича, то ограниченного грубого солдата Паскевича и еще более грубого и тупоумного высшего распорядителя Николая I, были 165 165 Зач.: пригнаны направлены наищущих только справедливость и свободу поляков, и пропитав землю кровью своей и своих братьев поляков, эти десятки тысяч задавили меньшее количество поляков.

Только люди, испытавшие то, что испытали поляки после раздела Польши и подчинения одной части ее под власть ненавистных немцев, другой под власть презираемых ими варваров русских, — могут понять тот восторг, который испытывали поляки в 30 году, когда после прежних несчастных попыток освобождения, новая надежда освобождения казалась осуществимой.

Революция опять была задавлена. Опять бессмысленно повинующиеся десятки тысяч русских людей были пригнаны в Польшу и под начальством то пьяного немца Дибича, то грубого солдата Паскевича и еще более грубого и тупоумного высшего распорядителя Николая I, были направлены на ищущих только самого законного права поляков, жить так, как они сами этого хотят, а не так, как хотят этого другие, и десятки тысяч русских людей, сами не зная, зачем они делают это, пропитав землю кровью своей и своих братьев поляков, задавили меньшее количество, отстаивавших свою свободу поляков, и отдали их опять во власть слабых и ничтожных людей, не желающих ни свободы, ни подавления поляков, а только одного: удовлетворения своего корыстолюбия, честолюбия, ребяческого тщеславия.

В передней развязывала платок на голове толстая рябая женщина. Другая женщина входила в дверь квартиры полковника. Услыхав за собой шаги, она оглянулась. Из-под капора сияли из румяного лица жизнерадостные, широко расставленные серые глаза, с заиндевевшими ресницами.

— Альбина. — Он был в недоумении, как встретиться с нею, как здороваться. Она поняла это недоумение, радостно восторженно улыбнулась и, разрешая сразу недоумения, вскрикнула: — Юзек! — так, как называл его отец и как сама с собою, называла его она, обхватила руками его шею, прильнула к его лицу своим холодным лицом и засмеялась и заплакала.

Узнав, кто такая Альбина и зачем она приехала, добрая полковница приняла ее и поместила до свадьбы у себя.