Халлдор Лакснесс - Свет мира

— Идите, — сказал он. — Я останусь.

— Ты можешь опоздать на пароход, — сказала Бера.

— Это неважно, — сказал он.

Она схватила его за руку и сказала:

— Идем!

Тогда он шепнул:

— Бера, разреши мне потом поговорить с тобой наедине.

Больше они не успели обменяться ни словом. Как только вся компания поднялась на борт, Бера исчезла с палубы; вскоре пароход вышел в море.

У скальда на душе тревожно. Уже далеко за полночь пассажиры разошлись по каютам, в ночных сумерках скальд продолжает бродить по палубе, дождь прекратился, выглянула одна звезда.

Если на то пошло, он не имел права думать, будто кого-то ждет, он ни с кем не договаривался о встрече, он даже не знал, слышала ли она, о чем он просил, и поняла ли, что это серьезно. Но он был слишком взволнован, чтобы спуститься вниз и лечь спать, он пытался отвлечь мысли, глядя на эту единственную звезду, которая светила над черной водой, но и эта звезда не могла успокоить его. Спит ли она?

Если студент все рассказал ей, то что она думает о нем, скальде? Почему она позволила преступнику пожать ей на мосту руку и даже прислонилась к нему? А если она спит, с какими мыслями она заснула? Почему Бог в придачу ко всему возложил на него и это, почему он явил ему этот образ, когда волна его жизни находится на спаде?

В холодном сыром ветре уже чувствовалось дыхание нового утра, скальд озяб, но когда он решил спуститься вниз, она вдруг оказалась рядом с ним. На плечи она накинула плащ, ветер трепал ее длинные волосы, лицо было бледнее, чем обычно, в предрассветных сумерках ее глаза светились незнакомой тайной — женщина ночи, за ее плечами — страна бессонницы; быть может, она уже давно стояла и смотрела на море, только он не замечал ее.

Она не взглянула на него, пока он дважды не окликнул ее по имени.

— Это ты? — спросил он. — Или мне мерещится?

— Я не могла уснуть, — медленно ответила она.

— Бера, как ты можешь стоять рядом со мной после того, что ты услышала?

— А что я услышала? — спросила она.

— Ты не презираешь меня? — сказал он.

— За кого ты меня принимаешь? — спросила она.

— Что говорил про меня студент? — спросил он.

— Я не слушала.

Она долго смотрела на него глубокими спокойными глазами. Если раньше ему казалось, что он непременно должен все объяснить ей, теперь, под этим взглядом, он понял, как пусты и ненужны все обвинения или извинения. Глаза красоты, которые мудрее всех книг, могут в одно мгновение развеять горе, вину и терзания всей человеческой жизни. Она пришла к нему этой таинственной ночью, чтобы оправдать его, дать ему права гражданства в новой жизни, где будет властвовать одна красота. Под ночным ветром он обнял ее тонкую талию и поцеловал ее горячие губы. После этого он испуганно оглянулся. Она ничего не боялась и не оглядывалась. Но в тот же миг она исчезла.

Осталась лишь одна-единственная звезда, уже совсем бледная в предрассветных сумерках, и засверкавшее теперь новым светом воспоминание о той минуте, когда он впервые увидел ее три утра тому назад.

Самый прекрасный цветок растет в укромном месте, мало кто обращает на него внимание, многие даже не знают его ценности, но тот, кто однажды обнаружит его, уже никогда не захочет смотреть на другие цветы. Он будет думать только о нем. Будет грезить о нем во сне. И умрет с его именем на устах. Болтливый студент приметил Беру и теперь не отходил от нее ни на шаг. Он был одарен теми качествами, которых не хватало Льоусвикингу, казалось, что его веселость можно было измерить только лошадиными силами, от полнокровия его в любую минуту мог хватить апоплексический удар, у него всегда была наготове шутка, он мог беседовать одновременно со всеми, говорил он непринужденно и гладко, без малейшего внутреннего усилия, тогда как скальд за каждое свое слово должен был платить длительными мучениями, а за стихи, даже плохие, — безысходной тоской. Рядом с этим человеком скальд испытывал физическую боль, словно ребенок, который в первый раз попал на лесопилку. Он убегал, если Бера и студент приближались к нему, но не следить за ними было выше его сил.