Эрнест Хемингуэй - Свет мира

Эрнест Хемингуэй

Свет мира

Когда мы показались в дверях, хозяин бара поднял голову, потом протянул руку и накрыл два блюда с бесплатной закуской стеклянными крышками.

- Кружку пива, - сказал я. Он нацедил пива, лопаточкой смахнул пену и взглянул на меня, не выпуская кружки из рук. Я положил на стойку деньги, и он подвинул пиво ко мне.

- А тебе? - спросил он Тома.

- Тоже.

Он нацедил еще кружку пива, смахнул пену и, увидев монету на стойке, поставил кружку перед Томом.

- В чем дело? - спросил Том.

Хозяин бара ему не ответил. Он посмотрел мимо нас и спросил человека, который только что вошел:

- Тебе?

- Виски, - сказал тот.

Хозяин достал бутылку, стакан и еще стакан с водой.

Том протянул руку и снял крышку с блюда с закуской. На блюде лежало заливное из поросячьих ножек и тут же деревянная штука, похожая на ножницы, сделанные из двух деревянных вилок.

- Нет, - сказал хозяин и опять накрыл блюдо стеклянной крышкой. Вилочные ножницы остались у Тома в руке. - Положи на место, - сказал хозяин.

- Идите вы знаете куда, - сказал Том.

Хозяин, не спуская с нас взгляда, нагнулся и сунул руку под стойку. Я положил на тарелку пятьдесят центов, и он снова выпрямился.

- Чего еще? - спросил он.

- Пива, - сказал я, и прежде чем нацедить пива, он снял крышки с обоих блюд.

- Ваше заливное провоняло, - сказал Том и выплюнул на пол то, что откусил. Хозяин ничего не сказал. Человек, который пил виски, заплатил и вышел не оглядываясь.

- Сам ты провонял, - сказал хозяин бара. - Такие - всегда вонючие.

- Он говорит, что мы такие, - сказал мне Томми.

- Слушай, - сказал я, - давай уйдем отсюда.

- Убирайтесь вон, паршивцы, - сказал хозяин.

- А мы и так уходим, - сказал я. - Без вас решили.

- Мы придем еще, - сказал Томми.

- Суньтесь только, - сказал ему хозяин.

- Объясни ему, что он ошибся, - попросил меня Томми.

- Ладно, пошли, - сказал я. На улице было темно и хорошо.

- Куда это мы с тобой попали? - сказал Томми.

- Не знаю, - сказал я. - Идем на станцию.

Мы вошли в город с одного конца, а выходили теперь с другого. В воздухе пахло кожей, дубильным экстрактом и наваленными повсюду опилками. Когда мы подходили к городу, уже темнело, а теперь стало совсем темно, и подморозило, и лужи на улицах затянуло по краям льдом.

На станции сидели пять шлюх, дожидавшиеся поезда, шестеро белых мужчин и три индейца. В станционном помещении было тесно, жарко от печки и полно едкого дыма. Когда мы вошли туда, все молчали, и окошечко кассы было заперто.

- А дверь не надо закрывать? - сказал кто-то.

Я повернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал. Это был один из белых. Он был, как и все, в кожаных штанах, клетчатой рубахе и резиновых сапогах лесоруба, но без шапки, и лицо у него было белое, и руки тоже белые и тонкие.

- Что ж, закроете вы дверь или нет?

- Можно и закрыть, - сказал я и закрыл дверь.

- Спасибо, - сказал он. Лесоруб, сидевший рядом, фыркнул.

- Ты никогда не водился с поваром? - спросил он меня.

- Нет.

- Вот попробуй с нашим. - Он поглядел на соседа. - Он это любит.

Повар, поджав губы, смотрел в другую сторону.

- Он натирает руки лимонным соком, - продолжал лесоруб. - Он ни за что на свете не окунет их в лохань с посудой. Посмотри, какие они у него белые.

Одна из шлюх громко захохотала. Я никогда не видел такой толстой шлюхи и вообще такой толстой женщины. На ней было шелковое платье из такого шелка, что кажется то одного цвета, то другого. Рядом с ней сидели еще две, тоже очень толстые, но эта, наверно, весила пудов десять. Трудно было поверить собственным глазам, глядя на нее. Все три были в платьях из такого шелка. Они все сидели рядом на скамье. Они казались огромными. Остальные две были самые обыкновенные шлюхи, с крашенными пергидролем волосами.

- Посмотри на его руки, - сказал лесоруб и кивнул на повара. Толстая шлюха опять захохотала и вся затряслась.

Повар обернулся и сердито крикнул ей:

- Молчи ты, слоновая туша.

Она продолжала хохотать и трястись.

- Ой, господи, - сказала она. У нее был приятный голос. - Ой, господи боже мой.

Две другие толстые шлюхи сидели тихо и смирно, как будто не очень хорошо понимали, что делается вокруг; они были очень толстые, почти такие же, как первая. В них тоже было пудов по семи. Остальные две молчали с достоинством.

Кроме повара и того, кто говорил о нем, в помещении было еще два лесоруба - один только слушал, с интересом и немного стыдясь, другой как будто собирался вступить в разговор - и двое шведов. На краю скамьи сидели двое индейцев, а третий стоял у стены.