Марсель Прево - Полудевы

Под видом шутки, он высказывал свой план, который долго и тщательно обдумывал. Ему хотелось жениться на Этьеннет под покровительством Шантелей и Рувров; блестящие имена этих господ заставят забыть о происхождении и родстве с Дюруа.

«Дюруа так много по всему свету… Да и что значит имя женщины на другой день после ее замужества?»

– Как вы добры! – прошептала девушка, лаская его своим нежным взглядом.

Поль был совершенно взволнован тем наплывом нежности, которая заставляет биться сердце человека в сорок лет; в нежности этой было что-то тревожное и вместе наивное; он терзался между сомнением и надеждой и ответил девушке дрожащим голосом:

– Я так люблю вас. Будете ли вы, хотя немного любить меня?

– Вы хорошо знаете, что я люблю вас!

«Да, она любит», – думал он, смотря в ее голубые глаза, наслаждаясь исходящим от нее благоуханием весны. «Любит, но как любит? И главное, как будет любить после? Теперь она довольствуется чувством дочерней привязанности. Но когда я буду ее мужем? О, будет ли она любить меня, как любят своего любовника?»

Чем ближе было время, когда он мог обладать любимой девушкой, тем сильнее овладевало им упорное желание, которое часто является у людей со слишком молодым по их летам сердцем. Он меньше ценил теперь ее нежность, духовные связи, которые существовали между ними. Он жаждал обнять это трепещущее молодое тело и осыпать его ласками. Он жаждал любви тела и никакой другой. Он чувствовал себя уже любовником, потому что все любовники рассуждают таким образом.

Гектор возвращался с пруда с Жакелин. Взглянув на брата, Поль позавидовал его легкой походке, тонкой фигуре, темным, густым волосам, юношеской наружности и его тридцати годам.

«Животное», – подумал он с оттенком негодования. – «На его стороне молодость, а он пользуется ею для этого бессмысленного флирта, вместо того чтобы любить!»

Под влиянием грустной думы о своем сорокапятилетнем возрасте он забыл на минуту, какую нежную привязанность питал к брату, и спросил Этьеннет, которая была не совсем в духе:

– Вернемтесь домой, если желаете?

Гектор с Жакелин вели по дороге из леса совершенно другой разговор о любви.

Когда они так же присели на мраморной скамейке, Жакелин оканчивала начатую фразу:

– Если бы все молодые девушки рассуждали как я, милый мой, то мы имели бы свой 89-й год и отвоевали бы свободу страшной борьбой.

– Какую свободу?

– Прежде всего, свободу выезжать и путешествовать одним, возвращаться домой, когда бы захотели, хотя бы и утром. Вы представить не можете, с каким удовольствием я гуляла бы по ночам. Затем свободу тратить деньги по своему усмотрению, иметь любовников… Да любовников… Ведь, у вас же есть любовницы!

– Но таким девицам трудно было бы выйти замуж после этого 89-го года.

– Почему же? Вы же прекрасно женитесь, прокутив десять лет с кокотками? Стоило бы только установить такой обычай и говорить, например, так: «Такая-то девица бурно провела молодость, но именно такого сорта девушки делаются самыми лучшими женами. Лучше покутить до замужества, нежели после», и т. д. Именно так говорят о вас, мужчинах.

– Может быть, мы и доживем до этого, – заметил Гектор. – Я, по крайней мере, не был бы против.

– О! вы будете слишком стары, чтобы воспользоваться, милый мой. Вы будете как раз вроде тех господ, которые умерли в семьсот девяностом году, не дождавшись увидеть гильотинированными дворян. Я, впрочем, также не дождусь, потому-то и веду себя совершенно благоразумно, чтобы до замужества не позволить никому прикоснуться к девическому капиталу.

Гектор улыбался и размышлял. Он смотрел на Жакелин, находил ее очень привлекательной и думал о Летранже с самым дурным чувством зависти, на какую способен мужчина: он завидовал тому удовольствию, которое достанется другому.

Он спросил:

– Так решено, что вы выходите за этого блондина?

– Достаточно ли вы скромны?

– Я слишком скромен на потеху моим современникам.

– Ну, так решено, да, в принципе. Я рассказываю вам потому, что как дилетанту, вам это понравится. Дело было третьего дня вечером. Я пригласила одного только этого блондина, как вы его называете. «Мне также надо иногда иметь своего возлюбленного, сказала я маме, у каждой в доме есть свой». Я была немного декольтирована… и кроме того, я обладаю таким секретом, что, сидя со мной, никто ни о ком другом думать не будет, как только обо мне одной. Угадайте!.. За обедом, конечно, Летранж разгорячился, да так, что не в состоянии был есть, и не слышал, что говорилось вокруг него. Знаете, за что я, между прочим, полюбила его, хотя он вовсе не красив? За то, что я произвожу на него такое действие, как ни на кого другого; он так преклоняется передо мной. Вы, может быть, скажете, перед всеми женщинами? Нет, передо мною больше. После обеда все сидели в оранжерее. Это такое удобное место для флирта, милый мой, ваша оранжерея под пальмами. Сестра играла Берлиоза; мама раскладывала пасьянс. Мы с Люком сидели в глубине, совершенно как в отдельном кабинете. Мы болтали. Я немного подзадорила Люка, сказала, что мне уж надоела моя профессиональная непорочность, что я хотела бы переменить свое положение, рассказала, что страдаю бессонницей, сплю тревожно и просыпаюсь с тяжелой головой…