– Тут нам надо свернуть.
– Кажется, я уже запомнил. Когда они наконец снесут проклятый кинотеатр и построят здесь настоящий собор? На этом настаивает даже рядовой первого взвода Джексон.
– Когда кто-нибудь опять привезет из Александрии святого Марка, спрятав его под свиными тушами.
– Ну, для этого нужен парень из Торчелло.
– Ты ведь сам парень из Торчелло.
– Да. Я парень из Боссо-Пьяве, и с Граппы, и даже из Пертики. Я парень из Пасубио, а это не шутка: там было страшнее, чем в любом другом месте, даже когда не было боев. В нашем взводе делили гонококки – их привозили из Скио в спичечной коробке. Делили, чтобы хоть как-нибудь сбежать, до того там было нестерпимо.
– Но ты же не сбежал?
– Конечно, нет, – сказал полковник. – Я всегда ухожу последний – из гостей, конечно, а не с собраний. Таких, как я, зовут каменный гость.
– Пойдем?
– Но ты же, по-моему, приняла решение?
– Да. Но когда ты сказал, что ты – нежеланный гость, я перерешила.
– Нет. Раз уж решила, значит, решила.
– Я умею выдерживать характер.
– Знаю. Чего только ты не умеешь выдерживать! Но есть такие вещи, дочка, за которые держаться не стоит. Это занятие для дураков. Иногда надо быстро перестроиться.
– Если хочешь, я перестроюсь.
– Нет. Решение, по-моему, было здравое.
– Но ведь до завтрашнего утра так долго ждать!
– Это как повезет.
– Я-то, наверно, буду спать крепко.
– Еще бы, – сказал полковник. – Если ты, в твои годы, не будешь спать, тебя просто надо повесить!
– Как тебе не стыдно!
– Извини, – сказал он, – я хотел сказать: расстрелять.
– Мы почти дошли до дому, и ты мог бы разговаривать со мной поласковее. – Я такой ласковый, что просто тошнит. Пусть, уж кто-нибудь другой будет ласковей.
Они подошли к дворцу; вот он, дворец, перед ними. Оставалось только дернуть ручку звонка или отпереть дверь ключом. «Я как-то раз даже заблудился у них здесь, – подумал полковник, – а со мной этого никогда не случалось».
– Пожалуйста, поцелуй меня на прощание. Но только ласково.
Полковник послушался; он любил ее так, что казалось, уже не мог этого больше вынести.
Она отперла дверь ключом, который лежал у нее в сумочке.
А потом она ушла, и полковник остался один, с ним были только истертые камни мостовой, ветер, все еще дувший с севера, да тень, упавшая оттуда, где зажигали свет. Он отправился домой пешком.
"Только туристы и влюбленные нанимают гондолы, – думал полковник. – И те, кому надо переехать через канал там, где нет моста.
Пожалуй, стоило бы зайти к «Гарри» или в какой-нибудь другой кабак.
Но пойду-ка я лучше домой".
«Гритти» и в самом деле был для него домом, если только можно так называть номер в гостинице. Пижама была разложена на кровати.
Возле настольной лампы стояла бутылка вальполичеллы, а на ночном столике – минеральная вода во льду и бокал на серебряном подносе.
Портрет вынули из рамы и поставили на два стула, так чтобы полковник мог видеть его лежа.
На постели, рядом с тремя подушками горкой, лежало парижское издание «Нью-Йорк геральд трибюн». Арнальдо знал, что он кладет себе под голову три подушки, а запасная бутылочка с лекарством – не та, что он всегда носил в кармане, – стояла под рукой, рядом с лампой. Дверцы шкафа с зеркалами внутри были распахнуты, и он мог видеть в них портрет сбоку. Старые шлепанцы стояли возле кровати.
– Порядок! – сказал полковник, обращаясь в самому себе, потому что, кроме портрета, тут никого не было.
Он открыл бутылку, которая уже была откупорена, а потом старательно, любовно и аккуратно заткнута снова, и налил себе в бокал вина – таких дорогих бокалов обычно не подают в отеле, где стекло часто бьют.
– За твое здоровье, дочка, – сказал он. – За твою красоту, чудо ты мое! А ты знаешь, что, кроме всего, ты еще и хорошо пахнешь? Ты замечательно пахнешь и тогда, когда дует сильный ветер, и когда лежишь под одеялом, и когда целуешь меня на прощанье. Ведь это так редко бывает, а ты к тому же совсем не любишь духов.
Она поглядела на него с портрета, но ничего не сказала.
– К черту! – сказал он. – Не желаю я разговаривать с портретом!
«Почему сегодня все вышло так нескладно? – думал он. – Это я виноват. Ну что же, завтра постараюсь вести себя хорошо; начну с самого рассвета».
– Дочка, – сказал он, обращаясь уже к ней самой, а не к ее портрету, – пойми, я ведь тебя очень люблю, и мне правда хочется быть чутким и ласковым. И больше никогда от меня не уходи, пожалуйста.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу