1839

Константин Николаевич Батюшков
1787–1855
Истинный патриот {114} 114 В эпиграмме осмеян чисто внешний, показной «патриотизм», характерный для части русского дворянства времен войн с Наполеоном.
«О хлеб-соль русская! о прадед Филарет {115} 115 Филарет (1550-е годы—1653) — патриарх русской церкви; отец Михаила Федоровича, первого царя из династии Романовых.
!
О милые останки,
Упрямство дедушки и ферези {116} 116 Ферязь — старинная верхняя одежда.
прабабки!
Без вас спасенья нет!
А вы, а вы забыты нами!» —
Вчера горланил Фирс с гостями
И, сидя у меня за лакомым столом,
В восторге пламенном, как истый витязь русский,
Съел соус, съел другой, а там сальмис {117} 117 Сальмис — французское кушанье.
французский,
А там шампанского хлебнул с бутылку он,
А там… подвинул стул и сел играть в бостон.
1810
К Дашкову {118} 118 Д а ш к о в Дмитрий Васильевич (1784–1839) — член литературного общества «Арзамас», дипломат, приятель Батюшкова. В начале стихотворения Батюшков описывает страдания русских беженцев из разоренных городов и сел. Поэт наблюдал эти ужасы войны по дороге из Москвы в Нижний Новгород, куда он уехал в сентябре 1812 г.
Мой друг! я видел море зла
И неба мстительного кары:
Врагов неистовых дела,
Войну и гибельны пожары.
Я видел сонмы богачей,
Бегущих в рубищах издранных,
Я видел бледных матерей,
Из милой родины изгнанных!
Я на распутье видел их,
Как, к персям чад прижав грудных,
Они в отчаянье рыдали
И с новым трепетом взирали
На небо рдяное кругом.
Трикраты с ужасом потом
Бродил в Москве опустошенной {119} 119 Трикраты с ужасом потом Бродил в Москве опустошенной . — В 1812–1813 г. Батюшков трижды посещал сожженную Москву, которая произвела на него потрясающее впечатление.
,
Среди развалин и могил;
Трикраты прах ее священный
Слезами скорби омочил.
И там, где зданья величавы
И башни древние царей,
Свидетели протекшей славы
И новой славы наших дней;
И там, где с миром почивали
Останки иноков святых
И мимо веки протекали,
Святыни не касаясь их;
И там, где роскоши рукою,
Дней мира и трудов плоды,
Пред златоглавою Москвою
Воздвиглись храмщ и сады,—
Лишь угли, прах и камней горы,
Лишь груды тел кругом реки,
Лишь нищих бледные полки
Везде мои встречали взоры!..
А ты, мой друг, товарищ мой,
Велишь мне петь любовь и радость,
Беспечность, счастье и покой
И шумную за чашей младость!
Среди военных непогод,
При страшном зареве столицы,
На голос мирныя цевницы {120} 120 Цевница — свирель.
Сзывать пастушек в хоровод!
Мне петь коварные забавы
Армид {121} 121 Армида — прекрасная волшебница из поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим».
и ветреных цирцей {122} 122 Цирцея — волшебница из «Одиссеи» Гомера. В романтической поэзии оба эти имени употреблялись дли обозначения коварных прелестниц.
Среди могил моих друзей,
Утраченных на поле славы!..
Нет, нет! талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
Нет, нет! пока на поле чести
За древний град моих отцов
Не понесу я в жертву мести
И жизнь, и к родине любовь;
Пока с израненным героем {123} 123 Израненный герой — генерал А. Н. Бахметев (1774–1841), герой Отечественной войны 1812 г., потерявший ногу в Бородинском сражении. Во время написания этого стихотворения Батюшков рассчитывал стать адъютантом Бахметева.
,
Кому известен к славе путь,
Три раза не поставлю грудь
Перед врагов сомкнутым строем,—
Мой друг, дотоле будут мне
Все чужды музы и хариты,
Венки, рукой любови свиты,
И радость шумная в вине!
1813
Пленный {124} 124 Прообразом героя этого стихотворения стал Лев Васильевич Давыдов, брат поэта-партизана Дениса Давыдова.
В местах, где Рона протекает
По бархатным лугам,
Где мирт душистый расцветает,
Склонясь к ее водам,
Где на горах роскошно зреет
Янтарный виноград,
Златый лимон на солнце рдеет
И яворы {125} 125 Яворы — тополя.
шумят,—
В часы вечерния прохлады
Любуяся рекой,
Стоял, склоня на Рону взгляды
С глубокою тоской,
Добыча брани, русский пленный,
Придонских честь сынов,
С полей победы похищенный
Один — толпой врагов.
Читать дальше